Дневники голодной акулы - Стивен Холл

— Набраться терпения? Вы же говорили, что мы взялись за «серьезное дело»! У нас всего одна попытка, а время уходит.

Доктор проигнорировал ее слова.

— Сколько, по-твоему, у нас в запасе?

Скаут перевела взгляд с Фидоруса на меня. Поначалу мой вопрос не дошел до нее, а когда дошел, я увидел, что она борется со своим гневом, решая, стоит ли ей отвечать?

— Не знаю, — сказала она наконец. — Уорд может отрубить нас в любую минуту, и тогда все будет кончено. Каждое лишнее мгновение оборачивается против нас.

— Доктор? — позвал я.

— Мы делаем все, что можем.

Скаут раздраженно вздохнула и пошла к трапу.

В начале бумажного следа одна из страниц начинает тонуть и уходит под воду…

Набрякшая бумажная кашица втягивается в вихревое движение воды, поднятое огромной серой тенью, и, превратившись в слипшиеся слова, пропадает в бездонном мраке.

Я моргал, щурясь на волны, на исчезающий вдали белый бумажный след, на чаек, на пустынный океан. Может, все это был сон? Ответить я не мог.

Время на борту «Орфея» тянулось медленно, минуты долго раскачивались, прежде чем сложиться в часы, меж тем как солнце неторопливо вершило свой путь по небу.

Доктор дремал, Скаут стояла у штурвала, а я развлекал себя тем, что выковыривал из палубы щепки, прислушивался к урчанию принтера и выискивал среди волн океана хоть какую-нибудь тень, какое-нибудь движение. Я смотрел и смотрел, пока мои глаза не утратили всякое чувство перспективы. Солнце изливало зной. От моей кожи шел резкий запах пота, а от палубы пахло теплой солью.

Наконец доктор очнулся. Он вернулся с бутербродами, пивом и миской кошачьей еды для Иэна. Скаут спустилась, чтобы поесть, и я думал, что может произойти еще одна перепалка, но она уселась рядом с котом в тени рубки и смотрела только на свой бутерброд, не говоря ни слова. Фидорус, прихватив пивную банку, снова уселся на свое рыбацкое место. Я смотрел, как медленно и задумчиво он ест, разглядывая то далеких чаек, пикирующих на бумажный след, то лесу, попрыгивающую чуть в стороне от бурления, производимого нашими винтами.

— Я и не знал, насколько голоден. — На протяжении нескольких часов никто ничего не сказал, а мне требовалось поговорить.

Доктор неопределенно кивнул, по-прежнему глядя в море.

Солнце теперь висело ниже и начало слегка сгущать красный спектр на своем диске.

— Но ведь это не настоящая еда, правда? — снова попытался я завести разговор. — Всего лишь идея еды, концепция. Но я вот чего не могу понять: если у идеи еды такой же вкус, как у настоящей еды, то…

Не сводя глаз с моря, Фидорус поднял руку:

— Тихо!

— Что? — прошептал я, вытягивая шею. Затем осторожно поднялся и посмотрел за корму, но увидел только мокрые страницы, крутившиеся в зыби. — Что случилось?

Катушка на удилище доктора внезапно ожила, быстро щелкая и разматываясь, меж тем как леса резко натянулась и стала уходить сквозь волны, как нож сквозь масло.

— Ух ты! — Фидорус уперся ногами в транец, изо всех сил откидываясь назад, а удилище изогнулось от натяжения, как лук.

— Людовициан? — Я заметил, что пячусь. — Вы поймали людовициана на удочку?

Доктор боролся с рыбиной, волоча и подтаскивая к себе кого-то на несколько щелчков катушки зараз, да и те давались ему с огромным трудом. Леса рассекала воду, уходя то влево, то вправо.

— Не думаю.

Я обернулся и увидел позади себя Скаут.

— Скаут, — прошипел доктор сквозь стиснутые зубы, — какого черта ты здесь делаешь? Поднимись и выруби двигатель, иначе мы его упустим.

— Это не людовициан. Рыба таких размеров не станет…

— Скаут, делай, что тебе сказано! Выруби эти чертовы двигатели!

Она повернулась на каблуках и пошла через палубу.

Я посмотрел на Фидоруса.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Смочи катушку. Возьми ведро и плесни немного на лесу, а то перегреется.

Он еще провернул рукоятку катушки, и кончик удилища сильнее подался вперед, а леса продолжала разрезать море под разными углами. Я схватил ведро и сделал, как мне было велено.

— Вот так. — Доктор говорил с трудом, потому что борьба с рыбой отнимала у него все силы. — Мы его измотаем и вытащим на поверхность. Гарпун! Где твой гарпун?

Я оставил его рядом с ноутбуком Никто.

— Сейчас принесу.

Тут как раз остановился двигатель. Скаут спустилась по трапу и прошла мимо, направляясь к корме и окликая доктора.

— Честное слово, это не наша акула. Это какая-то другая тварь, что-то вроде — как их там? — что-то вроде прилипалы.

Я почти уже вернулся, неся с собой гарпун, когда она осеклась.

— Что случилось? — Я бросился вперед и увидел, что удилище Фидоруса распрямилось над транцем, а леса расслабленно свисает в воду. — Сорвалась?

Скаут посмотрела на меня, вращая глазами:

— Это была не акула.

Мы оба повернулись к доктору. Скаут скрестила на груди руки, а Фидорус еще на пару щелчков провернул рукоятку катушки. На этот раз из-под волн никакого сопротивления не было. Доктор стал крутить катушку быстрее, пока в воздухе не запрыгал, роняя капли, перекушенный конец лесы. Он отцепил удилище от его креплений и втащил на палубу.

— Смотри: сверхпрочная леса — и как перерезана. Что-то вроде прилипалы?

Скаут взяла лесу и осмотрела ее.

— Что ж, иногда и я ошибаюсь, — сказала она. — Время от времени.

— Значит, это был он? — спросил я. — Людовициан?

Фидорус выбрался из своего рыбацкого кресла и поднялся, вытягивая в стороны руки и расправляя плечи.

— По-моему, да, а ты как думаешь?

Я осторожно положил гарпун на палубу и шагнул к транцу. Упершись рукой о принтер, чтобы удерживать равновесие, я перегнулся через леера и посмотрел вниз. За кормой синел океан и блестели на солнце две белые пропитанные водой страницы.

— Ну и где же он теперь? — спросил я, продолжая смотреть вниз. — Все еще здесь?

— Не знаю, — сказал Фидорус. — Может быть, и здесь.

— Здесь?

— Скорее всего. Эрик, мне понадобится новая леса, крюк и свежая наживка. Я хочу, чтобы ты…

Бум! Палуба накренилась от толчка, и меня швырнуло вперед, с силой ударив коленями о принтер. Крепления не выдержали, принтер покосился, я кубарем вылетел за борт и ухнул в волны с глухим всплеском, а потом…