Солдаты Александра. Дорога сражений - Стивен Прессфилд

Он ухмыляется, скаля редкие зубы.

— Видно, не всех, если ты на свободе.

Мы обнимаемся, как родные. Без шуток. Похоже, правда, что давних врагов объединяет особая близость, перерастающая с годами в приязнь.

— Аш, что тебя сюда привело?

— Мулы, что же еще?

Мы находим местечко потише, чтобы без помех поболтать.

— На сей раз ты, надеюсь, без женщин? — спрашиваю я.

Старик воздевает ладони к небесам.

Флаг рассказывает ему обо мне и Шинар.

— Неужели это все правда? Не верю!

Чтобы заставить Аша поверить, мне приходится призвать в свидетели Небо! Он трясет бороденкой, пытаясь вспомнить Шинар.

— Которая же это девонька, а?

— Да та, какую ты колотил пуще прочих. Которую я потом выкупил у тебя.

— Храни нас Всевышний! — восклицает он, снова воздевая ладони. — Похоже, эта страна вселила в тебя сумасшествие еще большее, чем я думал.

Флаг сообщает старику о Луке и Гилле, об их ребенке. Аш опечален.

— Славный был малый, — говорит он. — Да упокоится его душа с миром.

Аш остановился в палаточном городке, примерно в миле отсюда, вверх по реке. Там большой лагерь панджшеров.

— Отобедайте со мной, друзья, — предлагает он.

Однако нам приходится отказаться: скоро сеанс предпарадной шагистики. Скука, занудство, но пропускать эти вещи нельзя. Договорившись встретиться позже, мы уже собираемся удалиться, но старый разбойник удерживает меня за руку:

— Ее брат здесь, ты знаешь?

Он имеет в виду брата Шинар. Меня охватывает ужас. Учитывая, сколько тут толчется афганцев, Баз может оказаться сейчас где угодно. Даже в нашем собственном лагере.

— Где? — требовательно спрашивает Флаг.

— Он служит в отряде согдийских копейщиков, приданных войску Гефестиона. Он сам и оба его двоюродных брата.

Аш говорит, что они стоят на равнине, в нескольких милях от города.

— Имей в виду, этот парень и два его родича твердо настроены смыть позор, какой ты навлек на их род. Я сам слышал, как они о том толковали, хотя тогда мне и в голову не приходило, что речь идет именно о тебе.

Я киваю, потом интересуюсь у Аша, насколько серьезны подобные заявления. В какой мере их следует опасаться?

— Молодые парни, горячая кровь, рассудительности в них мало. Теперь поздно думать. Лучше бы ты опасался девиц, крепко зажатых в когтях ашаара. Разве орлы отпускают добычу?

Флаг помалкивает, но ход его тайных дум мне понятен. Надо подкупить старикана, отыскать с его помощью братца Шинар и прикончить. Всего и делов. Мысль, конечно, весьма здравая, и каким-то краем сознания я не могу не одобрить ее. Загвоздка лишь в том, что она в корне противоречит всем положениям македонской филоксении — кодекса, с каким мы сверяемся, строя новые отношения. Нельзя же ведь вот так взять и убить собственного, можно сказать, свойственника — фактически дядюшку только что народившегося малыша?

«Кроме того, — думаю я, — возможно, Небо посылает мне шанс».

— Нынче ведь у вас Дни всепрощения, Аш?

Аш подтверждает это и говорит, что Дни всепрощения объявляются по особым случаям, очень редко, между ними, как правило, многолетние перерывы. Я поворачиваюсь к Флагу.

— Мы уже виделись с этими малыми, помнишь? Тогда брат Шинар вроде не слишком-то рвался мне мстить. Кровопролитие ему не по сердцу. Думаю, он ухватится за возможность покончить с враждой.

На самом деле мою надежду завершить миром всю эту историю подпитывает еще кое-что. Мой сын родился девятнадцатого артемисия. У нас дома это День присоединения, годовщина вхождения Аполлонии в Великую Македонию. В моем городке по таким дням над каждым жилищем воздевается львиный штандарт, а улицы заполняются веселящимся людом. Все, как и здесь, прощают друг другу обиды, долги.

Мне это кажется добрым знаком.

Я спрашиваю Аша, что нужно делать.

Он отвечает, что вообще-то положено собрать племенной совет. Клан пойдет на то с радостью. Как упустить развлечение, о котором эти диссар (неотесанные мужланы) потом годами будут чесать языки.

— Вспоминая, как ты распинался, умоляя простить тебя за твои преступления.

— Преступления?! А не пошел бы он в задницу, весь ваш хренов совет? — рычит Флаг.

Но Аш знает, о чем говорит.

— Эти диссар, — поясняет он, повторяя презрительное словечко и подкрепляя его выразительным жестом, — конечно, получат огромное удовольствие, глядя на смирного и униженного маки, но ведь главное тут не в том. Примирение стоит денег.

Он имеет в виду возмещение за нанесенные оскорбления. Вроде выкупа за кровь, что взимают с убийц.

— У тебя есть эти деньги?

— Ага, — ворчит Флаг. — Старый мошенник интересуется, сумеет ли он погреть руки.

Но меня слова старика ободряют.

— Деньги найдутся, Аш. И для тебя, и для брата Шинар.

В конце концов, для чего вообще нужны деньги? Не для того ли, чтобы приобретать на них то, что тебе нужно, и избавляться от всего, что тебя угнетает, страшит.

— Как скоро мы можем это устроить? — нетерпеливо спрашиваю я.

Джирга собирается в ночь перед свадьбой. Похоже, согнать в одну кучу всех нужных для того дикарей раньше было решительно невозможно, поскольку они тоже готовились к грандиозному военному шествию, что должно предварить брачную церемонию. Нам с Флагом это лишь на руку. И у нас есть дела.

Стефан отпустил меня с сегодняшней отработки парадного шага, так что я смог подать главному распорядителю торжества прошение разрешить мне и Шинар участвовать в общем обряде. Теперь мы с ней, равно как и четырнадцать сотен других смешанных пар, будем соединены узами брака в тот же закатный час, что и Александр с Роксаной, только не в цитадели, а в новом амфитеатре, выстроенном на склоне горы Бал Тегриб, в том самом месте, откуда наш царь обратился к войскам после преодоления громад Гиндукуша.

Мы с Флагом подъезжаем к афганскому лагерю. До захода солнца около часа. Предполагалось, что с нами поедет и Аш, но старый хрыч куда-то запропастился.

Вместо него мы прихватываем одного из наших шикари, седого горца по имени Джерезах, чтобы тот хотя бы представил кому следует наш дашар — просьбу о допуске на туземную сходку. Увы, Джерезах оказывается не только почтенным, внушающим уважение старцем, но еще и агейлом из долины Панджшер, а с этим кланом пактианы, к которым мы едем, чего-то не поделили. Поэтому в лагерь его не пускают. Тут появляется Аш с таким видом, будто мы где-то болтались, а он, бедолага, все ждал нас и ждал. Он удивляется нашей необязательности и, взывая к разлитой вокруг всепрощенческой благости, с места в карьер принимается убеждать караул пропустить Джерезаха. Но теперь ерепенится Джерезах.