Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) - Владимир Хазан
Шрифт:
Интервал:
Знаю Ваше отношение к культурной работе где бы то ни было. Поэтому даю Магнесу это письмо к Вам. И прошу Вас помочь ему, если можете. Считаю, что дело это заслуживает Ваше содействие . Буду Вам много обязан. И не я один.
Будете ли этим летом в Европе? Дайте знать. Очень хотелось бы видеть Вас.
Всего Вам доброго.
Сердечный привет
П. Рутенберг
9 апр.936
Haifa
Прощание с Горьким
Рутенберг пережил смерть Горького как глубокую душевную драму. В RA сохранился написанный им некролог писателя, в котором духовная близость к Горькому выражена с подобающим случаю высоким пафосом. Некролог выдержан в характерной для Рутенберга «отрывочной», «дискретной» стилистике, которая в особенности сгущалась и становилась нарочитой, когда речь шла о вещах, крайне для него существенных и важных.
Мы знаем несколько прочувствованных откликов на горьковскую смерть, написанных в эмиграции: Ф. Шаляпина (Шаляпин 1936), Е. Замятина (Zamiatine 1936; в переводе на русский язык впервые: Замятин 1955 81–98), Г. Федотова (Федотов 1936), М. Вишняка (Вишняк 1936), мемуарные очерки Н. Берберовой (Берберова 1936), А. Даманской (Даманская 1936), Е. Кусковой (Кускова 1936), напечатанные в «Последних новостях»; позднее появился очерк В. Ходасевича (Ходасевич 1938), и др. К известным словам прощания русской эмигрантской интеллигенции с Горьким следует прибавить теперь еще один некролог, написанный Рутенбергом, который приводится впервые (RA):
Прочел много статей о Горьком. После его смерти. И русских. И эмигрантских.
Просто вспоминают о нем простые люди. Любя и жалея искренно. Сердечно. С благодарностью. Кому-то. За самый факт его существования.
Не просто, не искренне вспоминают о нем «не простые» люди. Беспокойно напыщенно восхваляют «друзья». Беспокойно злобно, с оговорками лягают враги. Почти все мелочно. Не достойно. Ни самих воспоминаний. Ни его. Так много дававшего. Так много, все, что мог и имел, давшего. С одной заботой – как помочь подняться росткам творческого, человечного, достойного в окружавших его. Близких и дальних. Людях.
Моралисты эмиграции! Злопыхатели. Пользуясь «свободой слова», они не могут простить этому большому человеку его большевизма. Если бы Горький не стал большевиком, ни один достойный антибольшевик не мог бы уважать его. Он плоть от плоти. Кость от кости своего народа, страдавшего, боровшегося, победившего. Так кого считать недостойными, злейшими врагами своими? Что ему было защищать?! Текущие счета в банках, «драгоценности» в сейфах?! Стать членом русского эмигрантского комитета?!
В страшную грозу революции он спасал все культурное, человечно ценное. Все, что мог. Даже если это было великокняжеское. Спасал от разыгравшейся естественно стихии разрушения.
При этом он мог ошибаться. Не сделать «всего», что мог. Кто из его обвинителей, кто из нас не ошибался? Кто мог сделать больше?! Обвиняют и злословят. К нему ведь не пристанет.
Себя обвиняют. Себя злословят. Свою собственную непривлекательную сущность выявляют. Отравляющие, понижающие все их окружающее.
Большой человек умер. Органический продукт великого русского народа. Большой учитель. Содержанием своим напитавший, пропитавший все наше поколение революции. Многих из нас от отравы разъедающего мелкого мещанства освободивший, ценность, привлекательность жертвенности пробудивший. Это он вдохновил армию беззаветно боровшихся за новую человечно достойную жизнь. Расшатавшую крепкие устои отжившего мира.
Из уважения к самим себе, с уважением к нему и с большой благодарностью должны все, друзья и враги, согласные и несогласные с ним, почитать великую его память. Особенно мы, современники его. Будущие поколения наверное будут.
Не ежедневно творит и подает жизнь Горьких.
Да будет легка ему принявшая его родная земля.
Да будет велика память о нем. На пользу и славу будущим поколениям. Великой его и нашей родины.
П. Р
15. VIII 936
В RA сохранилась также копия телеграммы, посланной Рутенбергом 19 июня 1936 г. в Москву:
Family Maxim Gorky
Moscow
With respect and sorrow include myself memory great Teacher my generation and dearest friend stop please accept my sympathy
Rutenberg
Позднее, когда в журнале «Русские записки» появились воспоминания о Горьком, принадлежавшие близкой знакомой Рутенберга Т.И. Манухиной (см.: Таманин 1938: 117-34), он выписал из них следующий фрагмент, сопроводив его краткой комментирующей репликой: «Со многим нельзя согласиться, но это верно!» (RA):
Повышенная эмоциональность Горького была связана с болезненно-обостренной нервной возбудимостью. Нервная система у него была хрупкая. Равновесие душевных сил неустойчивое. Он плакал легко и по самым разнообразным, даже неожиданным, поводам: от восхищения природой, красивым поступком, от сострадания, от умиления чьей-либо одаренностью. Если он кого-нибудь ненавидел, то ненавидел всего человека, до начертания его имени, до звука его голоса… Он был склонен к бреду и галлюцинациям. Ему делалось дурно под влиянием какого-нибудь сильного впечатления или ошеломляющей, радостной или скорбной, вести (С. 121).
Пожалуй, ни одну смерть Рутенберг не воспринял столь остро и среди кумиров его поколения никто не становился для него в такой степени символом времени и учительства, как Горький. В этом сказывалась не только их личная связь и дружба, не только широкий международный авторитет русского писателя, но и определенная «большевизация» Рутенберга, которая произошла с ним в середине 30-х гг. и сквозь призму которой он рассматривал многие события в мире.
В то же время при всех современных переоценках личности, творчества и деятельности Горького как писателя и общественной фигуры нельзя не сознавать его тесной связи с влиятельнейшими политическими и культурными процессами в мировой истории XX века. Одним из этих процессов был сионизм – идеология, ставшая политической практикой и приведшая к возникновению еврейского государства. Для Рутенберга горьковское юдофильство, чему он был живым и непосредственным свидетелем, являлось одним из важнейших начал гуманизма и подлиной интеллигентности. Выйдя из революционных кругов, Рутенберг хорошо знал по собственному опыту, что оно отсутствовало у многих его современников, включая идейных единомышленников и даже близких друзей и «товарищей по оружию».
________________________
1. Первоначальный вариант этой главы опубликован в виде статьи: Хазан 2008: 300-24.
2. Письмо Б. Кацнельсона М. Бейлинзону от 2–3 января 1930 г. // Цит. по: Агурский, Шкловская 1986: 499.
3. В своей монографии о Рутенберге Э. Шалтиэль пишет:
Отношения Рутенберг-Горький представляют собой весьма заманчивую область исследования, которая до сих пор до конца не разработана. Ученые, для которых были созданы препятствия в работе с горьковскими документами, не сумели исследовать этот вопрос как следует. Профессор Еврейского университета в Иерусалиме Михаэль Агурский рассказывал мне, что в Архиве Горького в Советском Союзе он обнаружил по крайней мере 10 писем Рутенберга к Горькому, написанных в течение 1925–1935 гг. По его словам, в этих письмах поднимаются разнообразные темы: частично они носят личный, семейный характер, в некоторых обсуждаются вопросы общественного содержания. Рутенберг, к примеру, организовал визит Берла Кацнельсона к Горькому в Италию в 1930 году. Письма Рутенберга свидетельствуют о его тесной близости к Горькому (Shaltiel 1990,1: 295-96).
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!