Осквернитель - Павел Корнев

Я кивнул, принимая услышанное к сведению, и уточнил свой вопрос:

– Тебе приходилось слышать о раздвоении личности?

– Раздвоении чего? Личности?

– Именно. Вот посмотри: у одного человека есть мечта, но его поступки идут вразрез с этим желанием. Может ли увлечение Тьмой вызывать подобное помутнение рассудка?

Густав неопределенно хмыкнул, приложился к бокалу и усмехнулся:

– Это как если бы ты женился по любви, а через несколько лет обнаружил себя над телом супруги с заляпанным мозгами молотком?

– Немного не так, – возразил я. – Допустим, человек страстно желает, как ты недавно выразился, сжить меня со свету. Но не просто убить, а сломать и самолично втоптать в грязь. Станет такой подсылать убийц? Он ведь не боится встретиться со мной лицом к лицу, я смотрел в его глаза, в них не было страха! Так какого беса?

Сирлин поднялся на ноги, встал у леера и оглядел бухту.

– Скажу тебе о Тьме только одно: она растлевает, развращает, заставляет потакать своим желаниям и ни в чем себе не отказывать. – Густав обернулся ко мне и веско добавил: – Поверь, я знаю, о чем говорю. Если в голове чернокнижника засела какая-то мысль, Тьма в душе не даст ему покоя до тех пор, пока он не исполнит свое желание. Она будет подстегивать и жечь изнутри, нашептывать по ночам гадости почище всех нечистых, вместе взятых. Никто не сможет долго сопротивляться ее воздействию. Даже Святые со всей их упертостью не заходили столь далеко, чтобы бросить вызов Извечной Тьме, а это о чем-то да говорит.

– Быть может, он сопротивляется? – предположил я, размышляя о мотивах Марка Бонифация Тарнье. – Пытается обмануть ее?

– Обмануть можно кого угодно, даже самого себя, только не Тьму. Тьма просто берет, что хочет.

– Как скажешь, – не стал я настаивать на своей версии и повернулся к поднявшемуся на палубу Карлу Вадеру: – Уже закончили?

– Почти. Эд с лицом возится, не стал ему мешать, – ответил тот, а когда до нас донесся плеск воды за бортом, уточнил: – Вот теперь закончили.

– Есть адрес склада? – забеспокоился Густав.

– Есть, – подтвердил Карл и протянул мне густо исписанный лист. – В самом верху. Насчет остального он не врал.

– Отлично! – обрадовался я. – Налет устроим вечером. И лишних глаз не будет, и людей соберу.

– Нельзя терять время! – отрезал Сирлин и отошел к первому помощнику.

– Что он затеял? – недоуменно пробормотал я, наблюдая за начавшейся вдруг суетой.

– Не знаю, – пожал плечами Карл и с бокалом вина спрятался от палящих лучей солнца под тент.

– Не нравится мне все это, – проворчал я и окликнул появившегося на палубе лучника: – Эд!

Рох подошел, тщательно вытер окровавленные руки и выкинул грязную тряпицу за борт.

– Да? – тогда уже отозвался он.

– Ты все же снял с Клааса лицо? На кой бес?

– Просто попрактиковался, – как ни в чем не бывало произнес Эдвард. – Как думаешь, на корабле отыщется подходящих размеров болванка?

– Лучше бы на корабле отыскался лук, – поморщился я.

– Будем штурмовать? – удивился Эдвард. – Днем?

– Похоже на то, – вздохнул я.

Тем временем первый помощник приволок на палубу пузатый бочонок, и смуглокожие матросы с короткими копьями и дубинками начали выводить из трюма непонятных бродяг, чью наготу лишь едва-едва прикрывали грязные обноски. Воняло от них просто невыносимо, и страшно даже подумать было, в каких условиях прошло их плавание.

– Кто это такие? – спросил я, подойдя к Густаву.

– Наш штурмовой отряд, – ответил чернокнижник и, забрав у старпома массивную деревянную киянку, уверенным ударом вышиб у бочонка днище.

По начисто отдраенным доскам рассыпалась непонятная серовато-желтая пыль – мелкая, но тяжелая, будто перетертый свинец, которая никак не реагировала на порывы дувшего с моря ветра.

– Отойди, – попросил Густав, да я уже и сам попятился прочь, не желая оставаться рядом с непонятной субстанцией, от которой так и веяло Тьмой.

Перетертый свинец? Скорее уж ржавчина проклятого металла!

Вот только проклятый металл – всего лишь отравленное Тьмой железо, а странная пыль вела себя ровно как живое существо. Она не просто растеклась по палубе, она рассыпалась вокруг Густава Сирлина, словно притянутая к нему незримой силой.

Чернокнижник воспринял это как должное и буднично махнул рукой в сторону рабов. И тогда пыль ожила. В мгновение ока она перетекла к скованным людям, окутала их, забилась в ноздри, уши и рот. А потом и вовсе исчезла подобно втянутому курильщиком опиумному дыму.

Я даже засомневался, не привиделось ли мне все это, и наверняка заподозрил бы некий хитрый трюк, если б не случившаяся с рабами метаморфоза. Измученные тяжелым путешествием задохлики раздались в плечах, сделались подтянутыми и крепкими, словно и не стояла за мгновение до того на палубе кучка доходяг.

– Какого беса? – вырвалось у меня. – Что ты с ними сделал?

– Ничего особенного, – устало поморщился Густав Сирлин.

– В самом деле? – хмыкнул я, разглядывая черные, словно залитые смолой глаза невольников. – А если твоими экзерсисами заинтересуются святые отцы? Здесь тебе не Пахарта, здесь по улицам священники ходят!

– Никто, никогда и нигде не обращает внимания на грузчиков, – уверил меня чернокнижник. – И уж точно их не станут проверять по пути из порта на склад.

Я кивнул, признавая его правоту. Действительно, не станут.

– То-то же! – самодовольно улыбнулся Густав Сирлин и махнул рукой.

Рабов освободили от пут, они подхватили выставленные на палубу бочонки и тюки и начали спускаться на пристань.

– Твоя карета нас еще ждет? – спросил Густав, натягивая поверх рубахи легкий сюртук.

– Ждет, – подтвердил я.

– Замечательно. – Сирлин подозвал молодого парнишку и указал тому на Карла Вадера, потом пояснил мне: – Снимет склад где-нибудь по соседству, чтобы нам лишнего внимания не привлекать, впустую по улицам слоняясь.

– Хорошая идея, – одобрил я это решение и уточнил: – Найдется у вас лук для Эдварда?

– Думаешь, понадобится?

– Прикроет меня.

– Пойдешь внутрь?

– Да, – подтвердил я, – и пусть эти… держатся позади. А то зацеплю ненароком.

– Как скажешь, – не стал спорить Сирлин. – Самому-то оружие понадобится?

– Нет.

– Тогда идем.

Мы окликнули Карла и Эдварда, спустились на пристань и отправились к дожидавшейся нас за оградой карете.

Скоро, уже совсем скоро кое-кто пожалеет, что заварил всю эту кашу…