Calendar Girl. Долго и счастливо! - Одри Карлан

– У меня есть жена Синди и двое детей. Изабелле – пять лет, а Джексону – два месяца. Было бы хорошо, если бы они познакомились со своей бабушкой.

Мерил поднесла ладони к губам и снова зарыдала.

– Внуки. О боже мой, Кент, у нас есть внуки! – взволнованно сказала она, и из каждого слова сочилась радость. От гордости Макс выпятил грудь.

Я закрыла глаза и ждала. Мэдди дрожащим голосом подхватила разговор:

– Я тоже. Я бы хотела попробовать. Но это непросто. Я совсем тебя не знаю. И, да, мы с моим женихом живем в Лас-Вегасе. Миа – в Малибу, Макс – в Техасе.

Голос Мерил задрожал от надежды.

– Это ничего. Мы можем начать со звонков и писем. А потом мы с Кентом могли бы приехать. Дела в галерее идут хорошо. У меня есть деньги, которые я могу потратить на поездки.

Кент погладил ее по плечам.

– Ты хочешь увидеть детей и внуков, Мерил. Я без проблем отправлю тебя куда надо; у нас вся жизнь впереди, чтобы исправить ошибки, милая.

Гм-м. Мне бы хотелось, чтобы они оба мне не нравились. Кент оказался добрым, терпеливым человеком, настоящей опорой. Он будет отличным дедушкой для детей Макса.

В этот момент все взгляды сосредоточились на мне. Я зажмурилась, не желая, чтобы мои чувства были угаданы. У меня было много лет, чтобы любить ее, скучать по ней… и в конце концов возненавидеть ее.

– Миа? – спросила мать. – А ты? Есть ли в глубине твоей души какая-то часть, которая скучает по мне и хочет, чтобы все было иначе?

Ее голос оборвался, и она всхлипнула.

Я сжала кулаки, вознив ногти в ладони.

– Я тосковала по тебе годами. Каждый день, когда меня обижал какой-нибудь мальчик, я тосковала по матери. Каждый день, когда папа забывал накормить нас, я тосковала по матери. Каждый раз, когда он напивался до беспамятства, я тосковала по матери. Все эти трудные годы. Мне приходилось заботиться об отце и быть для Мэдди и сестрой, и матерью. Из-за тебя я воровала и голодала бессчетное количество раз, я врала учителям и врачам.

У Мерил перехватило дыхание.

– О! Мне так жаль, так жаль…

– Не сомневаюсь. Мне тоже жаль, что пришлось воровать в подростковом возрасте. Жаль, что приходилось стирать мылом в тазике, когда мне было двенадцать. Жаль, что у нас с сестрой никогда не было настоящего Рождества, настоящих дней рождения, когда мамы балуют своих дочерей, как это было у всех наших подруг. Но больше всего, мама, – я выплюнула это слово сквозь стиснутые зубы, – мне жаль, что нас оказалось недостаточно для того, чтобы ты обратилась за помощью. Что папа оказался недостаточно сильным, чтобы взять на себя ответственность и позаботиться о тебе. Не только ради себя и тебя, но и ради нас, Мэдди и меня. Я даже не могу выразить, каким шоком для нас стало известие о том, что у нас есть брат на пять лет старше меня! Двадцать пять лет, мама! – Я заскрежетала зубами. – Макс мог быть у меня на двадцать пять лет дольше! Ты хоть представляешь, насколько более радостной была бы наша жизнь, если бы мы знали о его существовании? Он для нас – целый мир! А ты… ты не подпускала нас к нему. Пусть ты была больна. Но ты знала, что у тебя есть сын, и не обмолвилась ни словом. Только за это я тебя вряд ли когда-нибудь прощу. Вряд ли у меня в сердце найдется хоть что-то. Может, в будущем, но точно не сегодня.

С этими словами я встала, дрожа всем телом.

– Подожду вас в машине, – сказала я Максу и Мэдди, которые тоже поднялись. Макс, похоже, готовился помешать мне, если я захочу снова ее ударить. Я хотела это сделать. Еще как. Но это не облегчит мою боль. Не залечит рану, которую она нанесла мне много лет назад. Только время мне поможет.

– Прости меня! – зарыдала Мерил у меня за спиной.

Я не обернулась. Нет, я мысленно законопатила трещины в моем сердце, которые появились из-за нее, зашпаклевала их и обняла себя, защищаясь. Она не сломает эту стену. Не сейчас.

Пусть она была нездорова, но я нуждалась в том, чтобы она заботилась обо мне больше, чем о себе. С таким серьезным заболеванием, как у нее, это могло быть непросто, но мне нужны были люди с сильной волей, люди, которые могут постоять друг за друга. Сейчас у меня не было внутренних ресурсов, чтобы собирать обломки прошлого с женщиной, которая ничего не сделала для меня, просто бросила, и все.

* * *

Возвращаясь домой, я не могла унять дрожь. Войдя в комнату, я разделась до футболки и трусов и забралась под одеяло. Уткнулась лицом в подушку Уэса и вдохнула его запах. В этот момент я почувствовала, как ко мне прижимается горячее тело и меня обнимают сильные руки.

– Хочешь поговорить? – спросил Уэс.

Я взяла его ладонь, поднесла к губам и перецеловала все пальцы.

– Не очень.

– Хочешь потрахаться? – шутливо предложил он. Прежний Уэс возвращался с каждым днем. Это меня так радовало.

Я выдохнула.

– Не очень.

Он уткнулся носом мне в шею.

– Не очень. Ты сегодня на все будешь так отвечать?

Я пожала плечами.

– Может быть.

– Любовь моя, ты должна поговорить со мной. Расскажи мне, что творится в этой хорошенькой головке. – Он начал массировать мне затылок.

Божественный массаж, то, что надо, чтобы избавиться от стресса, накопившегося во время встречи с Мерил.

– Я плохой человек, – наконец созналась я.

Его пальцы замерли, но потом продолжили свое дело.

– Ну нет. Кто внушил тебе эту идею, скажи мне? Я его прибью.

Я хихикнула. Он все время стремится защищать меня.

– Тебе не придется долго искать этого человека, это я.

Он провел пальцами по моим волосам и перекинул их мне через плечо.

– Ладно, тогда объясни, почему женщина, которую я люблю, которую обожаю, которую боготворю, так плохо думает о себе?

Боже, как я его люблю. Даже в такие моменты, когда мне хочется спрятаться, отрезать все связи, он может пробиться ко мне. Пока мы ехали домой, Макс и Мэдди пытались поговорить со мной, понять, что я чувствую, но я отмахнулась от них. Точнее, нагрубила им, послав куда подальше. Совсем не тот момент, которым я могла бы гордиться.

Я опять перецеловала пальцы Уэса, долго прижимаясь губами к его коже.

– Макс и Мэдди хотят общаться с Мерил.

– И ты плохой человек, потому что… – Он умолк, давая мне возможность закончить предложение.

– Потому что я не хочу с ней общаться. Я до сих пор чертовски зла на нее. Сейчас даже сильнее, чем раньше. Я понимаю, что она не всегда может контролировать себя, но ведь были же моменты, когда она могла? Были же времена, когда она была в своем уме? Она могла связаться с нами, позвонить, узнать, как там ее дети? Развестись с отцом, чтобы он мог строить свою жизнь дальше. Ее уход оставил такую дыру в доме Сандерсов, которую невозможно было заделать. И что хуже всего, я не знаю, волнует ли ее это вообще. Нам же не просто пришлось заботиться о себе, это еще не все.