Егор - Мариэтта Чудакова

Из личных воспоминаний. Мало кто из вас знает, что из юношей, попавших на фронт по призыву именно в эти месяцы – на рубеже 1943–1944 годов, домой вернулись один из ста… В нашей семье это известно доподлинно. Мой старший брат, 1925 года рождения, уходил на фронт из Сокольнического райвоенкомата Москвы – с ним призвали из нашего района триста его ровесников. Сначала их два месяца учили на младших лейтенантов – в одном из подмосковных городков, – потом долго везли на фронт, который передвинулся уже в Польшу. Они жили вместе в казармах, потом ехали и теплушках. Брат говорил: «Мы все знали друг друга поименно». Когда кончилась война и брат вернулся – с двумя тяжелыми ранениями, но живой, – они вдвоем с еще одним лейтенантом (запомнила с детства его фамилию – Зайцев…) пошли в военкомат – узнавать, кто еще из их ребят вернулся. И узнали.

Из трехсот мальчиков, два года назад со школьной скамьи уходивших на войну из нашего зеленого, с Сокольническим парком в центре, района, домой к матерям вернулись трое.

«Антисоветского элемента» из числа чеченцев и ингушей арестовано 2 тысячи человек – больше врагов не нашлось… А выселено более 478 тысяч человек – все вайнахское население поголовно (О. Лацис).

То есть – те, кого сам Берия считал «антисоветским элементом», составляли менее половины процента…

Это с трудом укладывается сегодня в голове у тех, кто не застал советское время. Идет 1944 год. До конца войны еще далеко. Армия продолжает нести огромные потери.

Чем занят Верховный Главнокомандующий Сталин – вместо того чтобы сосредоточиться на делах военных?

«По мановению руки ошалевших от власти и крови бандитов целые народы один за другим отправлялись за тысячи километров: немцы, калмыки, чеченцы, ингуши, армяне, турки, курды, хемшилы.

Народы слишком многочисленные, чтобы их можно было выселить целиком, отправлялись вдаль отдельными категориями: такие были из числа русских, украинцев, литовцев. Но и в этих случаях – не по суду и не за личную доказанную вину, а за принадлежность к определенной категории: русские сектанты, литовцы – члены семей (!) “активных бандпособников”.

Всего “выселенцев и спецпереселенцев” оказалось три миллиона 332 тысячи 589 человек – это уже из справки об итогах перерегистрации в 1948–1949 годах. Из нее же видно, что из выселенных в 1944 году чеченцев, ингушей, карачаевцев и балкарцев через четыре года умерла четвертая часть, из крымских татар, болгар, армян, греков – пятая часть» (О. Лацис).

…И как же можно было думать, что в такой стране «решен в принципе национальный вопрос»? Что люди забыли и простили смерть своих маленьких детей от голода и холода?..

«Процесс увлекал и нравился, останавливаться не хотелось. Берия докладывает: “В связи с предстоящим окончательным выселением чеченцев и ингушей считал бы возможным часть освободившихся войск и чекистов использовать для выселения балкарцев с Северного Кавказа”. То есть ребятки бериевские нечаянно оказались в простое, а тут народишко подвернулся – как не выслать.

…Не было народа на просторах одной шестой части мира, в памяти которого не остались бы страшные картины произвола властителей Советского Союза – дружбы народов в сталинском исполнении. Понимал ли Горбачев, какое минное поле национальных отношений досталось ему в наследство, и какое терпение, какая осторожность и такт требуются, чтобы его разминировать?…Последующие события показали: в национальных отношениях он разбирался хуже всего и в этой сфере совершил самые грубые ошибки» (О. Лацис).

«О мере непонимания Горбачевым потенциальной серьезности» этой проблемы пишет и Гайдар. Об этом, замечает он, свидетельствуют собственные слова Горбачева: «Если бы у нас в стране не был решен в принципе национальный вопрос, то не было бы того Советского

Союза, каким он сейчас предстает в социальном, культурном, экономическом, оборонном отношениях. Наше государство не удержалось бы… если бы не возникло сообщество на основе братства и сотрудничества, уважения и взаимопомощи».

«Это политическая ошибка, – сурово заключает Гайдар, – тот случай, когда лидер доверился официальной пропаганде, не хотел понимать реальности».

Иными словами – люди советской власти так часто произносили и писали советские формулировки, которые давно стали штампами и ничего реального не выражали, что сами поверили в реальность ими же самими придуманного в целях пропаганды!..

А если бы удалось взглянуть в лицо реальности как можно раньше…

Если бы Горбачев вспомнил хотя бы, что про Нагорный Карабах в Армении заговорили еще двадцать с лишним лет назад. Когда 24 апреля 1965 года прошли стихийные митинги, в которых приняли участие от трех до восьми тысяч человек. Если бы вспомнил – стал бы, наверное, с должным вниманием следить за происходящим в Армении и Нагорном Карабахе – по мере укрепления гласности и исчезновения страха перед насилием государства. И сумел бы, возможно, опередить решительными, но мирными действиями события 1988 и последующих годов. Не дал бы пролиться потокам крови.

.. Хорошо помню на телеэкране красное лицо Горбачева, гневно отчитывающего ректора Ереванского университета и других армянских интеллектуалов. Речь – о возникшем движении за возвращение Нагорного Карабаха Армении. На лице его еще больше, чем в его словах, читается главное его опасение: «Если этим позволить – так все захотят!»

И мы с ужасом видим, что он совершенно не понимает: все равно захотят. Остановить он никого уже не может. Только – помочь избежать кровопролития.

Еще более яркое и драматическое зрелище – его встреча в Литве с литовскими народными депутатами.

С высоким, чуть сутуловатым, с очень добрым лицом Вилкасом и другими.

Опять помню наше – сочувственное к Горбачеву – сильнейшее недоумение.

Такое же красное лицо (есть такое суждение, что в момент риска, опасности смелые люди краснеют, а трусливые – бледнеют…), но он уже не кричит, а страстно убеждает окружающих его депутатов-литовцев. Он настаивает – Литве ни в коем случае нельзя выходить из Союза. Не надо ей становиться независимым государством, а нужно вместе с Россией и другими республиками дружно строить демократию…

И на всех до одного лицах литовцев, очень сочувственно обращенных к Горбачеву, написан отчетливыми, ясно читаемыми буквами один и тот же текст.

И мы, сидящие у телевизора, видим его и легко читаем. А он, находящийся среди этих людей, таинственным образом не видит и не может прочитать.

А текст, написанный на лицах литовцев, был такой:

– Дорогой, глубоко нами уважаемый Михаил Сергеевич! Неужели вы допускаете, что ради чего бы то ни было мы можем позволить себе упустить этот немыслимый, более полувека нами ожидаемый, благодаря вам наконец нам выпавший исторический шанс?! Шанс жить в своей стране – так, как мы можем и хотим жить…

На исходе восемьдесят девятого года: «Мы развязали языки, но это не значит, что мы развязали свободу деятельности человека, свободу избирать поле работы, которое он хочет. Создать ему другие условия – это ведь мы не торопимся сделать. И наоборот, чувствуется, что хочется будто новые одежки надеть, а сущность оставить ту же самую. Я не верю в плодотворность этих кустарных, маленьких, я бы сказал даже, отчасти лицемерных попыток возродить какую-то там аренду и так далее. Тут может быть только откровенное признание провала марксистских теорий, и надо переворачивать страницу. Надо опять переходить на испытанные хозяйственно-экономические структуры… Во всяком случае, без этой нищеты и унижения в очередях, которые мы уже, слава Богу, столько лет терпим. Я думаю, это самое главное. Потому что нельзя больше, надо отказаться от попыток опять еще дальше говорить о каких-то плюсах социализма. Их нет нигде. Да и не было. Что такое социализм – никто даже по-настоящему сказать не может.