О любви - Виктория Токарева

Эля ломала. Но не кулаками, а клиентурой.

Первой частной клиенткой явилась мамаша Валеры Минаева — женщина с возрастным обострением.

В жизни человека бывают два периода: из начала в середину и из середины в конец. Девочка — женщина — старуха. Из первого во второй все стремятся попасть как можно скорее. И никто не хочет в третий возраст. Но как говорят восточные мудрецы, серьезная жизнь начинается после пятидесяти.

Иван назначал диету, режим дня, нагрузки. Он как бы организовывал время, загонял его в строй. Подчинял. И уже не время командовало человеком, а человек временем.

В сущности, Иван объединял работу врача и священника.

Минаева ушла, торопясь к новому режиму и диете, радуясь еще одной возможности поработать на себя. Оставила на краешке стола конверт.

Иван вздрогнул, как от оскорбления, помчался следом. Но не догнал. Позвонил Эле и прокричал, что он целитель, а не шабашник, и не собирается наживаться на несчастьях, и так далее, очень возбужденно. Эля выслушала и ответила, что медицина ДОЛЖНА быть платной. Лечиться даром — это даром лечиться.

Ивану захотелось в это поверить, и он поверил. На следующий день он купил Марише фломастеры и осенние резиновые сапожки. В другой раз он купил Эле розы — тугие бутоны на сильных высоких ножках. И почувствовал себя мужчиной. Оказывается, одаривать других гораздо радостнее, чем получать самому. Но для того чтобы одаривать других, надо получать самому, и Иван смирился с «конвертируемыми рублями».

Минаева нагнала Ивану своих подруг. Пошла серия вянущих красавиц с неувядающими душами. Душа говорит одно, а время сует под нос паспорт: смотри. И земля уходит из-под ног. За что держаться? За кого?

После третьего возраста пошла серия сорокалетних мужчин. Почти у всех склонность к томлению и желание изменить свою жизнь: работу, жену, страну, политическое устройство. В сорок лет, когда понятно, что прошла половина жизни, и притом — лучшая половина, вырастает вопрос: и ЭТО ВСЕ? И они бегут к Ивану, чтобы не сойти с ума.

После сорокалетних начались престижные алкоголики — это уже контингент Игоря Мишаткина.

Иван тщательно копался в душах, как в испорченном моторе. Особенно внимательно разбирал и раскладывал ДЕТСТВО, потому что все начинается ТАМ.

Счастливые люди к Ивану не приходили, и ему казалось, что весь мир тяготится жизнью и боится умереть.

Он простирал над головами руку. От руки шло тепло. Хотелось спать. Забыться и заснуть.

С женой не помирился и по-прежнему ночевал у Коли. Коля разрешил находиться Ивану только в общем с ним куске пространства. Если Иван вставал ночью по нужде или по жажде, Коля поднимался и сопровождал его, будто конвоировал. Ивана это раздражало, пока не понял: у Коли где-то спрятаны деньги. Он боится, что Иван с его способностью просечет тайник и заберет.

Эля искала Ивану квартиру в центре Москвы, но квартиры предлагали в новых районах, на выезде из Москвы. Ближе к Ленинграду, чем к Патриаршим прудам.

Приходилось мириться с бездомностью, с Колей. Выглядел Коля довольно противно: лицо как после пчелиного налета. Один сплошной волдырь. Но это, в конце концов, — не важно. Важно — Эля и Мариша. Однако Эля — чужая жена. А Маришу он получает раз в неделю у подъезда.

Через полгода Иван открыл собственный кабинет психоаналитика. Как в Швеции. Для этого понадобились четыре фактора: желание, деньги, медицинский диплом и Эля.

Эля сразу пошла к Тому, кто решает. Тот, кто решает, пребывал в отвратительном настроении, и этому были веские причины. Врачи определили у него опухоль, надо было ложиться на обследование.

Эля привела Того, кто решает, к Ивану, вернее — наоборот. Ивана привела в просторный кабинет.

Иван сосредоточился, выдвинул вперед руки и как миноискателем поводил руками вокруг обширного тела.

Опустил руки и сказал:

— Жировик в средостении.

— А что это? — не понял Тот.

— Жир, — просто объяснил Иван. — Вы много едите. У вас восемьдесят процентов лишнего веса. Лечение — голод.

— И все? — не поверил Тот, кто решает. Он полагал, что его лечением будет — тот свет. — А откуда вы знаете, рак это или жир? — усомнился Тот.

— Слышу, — объяснил Иван. — От плохой опухоли идет холод, а от доброкачественной тепло. Своя ткань.

Тот, кто решает, не поверил окончательно, но настроение у него заметно улучшилось.

Через месяц диагноз Ивана подтвердился врачами. Тот, кто решает, дал помещение Ивану в центре Москвы, в семи минутах от Кремля.

Кабинет — в старом купеческом двухэтажном доме. Комната прислуги. Восемь метров. А больше и не надо.

Окна выходили в деревья. На окошке горшок с геранью. Ситцевые занавесочки.

У Ивана установилась постоянная клиентура. Расписание. На человека — шестьдесят минут. А раньше, в государственном секторе, на человека — восемь минут. Восемь минут смотреть, семь — писать. Итого пятнадцать минут. Что можно понять за это время? И зачем так подробно записывать? Кто это читает?

У Ивана появились деньги, как при отце, но сейчас это были его собственные деньги, что не одно и то же.

Финансовый успех завершился покупкой машины. Это тебе не фломастеры и не розы. Машина. Эля помогала выбрать цвет. Выбрала красный. Цвет не нравился Ивану, но он подчинился беспрекословно. Иногда казалось, что это отец сверху послал к нему ангела-спасителя — Элю. Хотя отец был мусульманин и его ангел, посланец Аллаха, выглядел бы по-другому.

Иван работал четыре часа в день. За четыре часа энергия вытекала полностью. Надо было заряжаться. Заряжался от Эли и от природы. Вместе ездили за город.

Однажды остановили машину на краю зеленого луга. Трава только что вылезла из земли, была молодой, в первом своем переходном возрасте. Каждая травинка сверкала на солнце. Над лугом стояло изумрудное свечение. Бежевая корова с непомерно набухшим выменем лениво щипала траву.

Иван задумчиво смотрел на луг, потом сказал:

— Она все время от меня что-то хотела и дергала, как корову за вымя. Но я был пустой. Она могла оторвать сосцы, я только мычал.

Эля поняла, что «она» — это жена. И еще поняла, что он думает о семье постоянно.

— А ты вывела меня на луг. Молча, спокойно. Погладила меня по шее, и мое молоко течет струями.

— Странное сравнение с коровой.

Но Эля понимала: это благодарность.

Иван смотрел на нее. Эля была красивее Аникеевой. Женский тип тот же, но в Эле доброта. Доброта — это тоже внешность. А у Аникеевой зубы в два ряда, как у акулы.

Иван взял ее руку, понес к лицу, чтобы поцеловать ладошку. Но, не донеся до губ, остановился. Линии судьбы пересекались посреди ладони, образуя крест.

— Ты болела? — спросил Иван.