Воскрешение Лазаря - Владимир Шаров

Евреи считали Пятикнижье Моисеево точнейшим планом, по которому Господь создал Вселенную, все живое в ней и все мертвое до последнего камня, это было ему понятнее, хотя и тут оставались вопросы. В дороге ему пришла в голову мысль, что, отвергая канон, во всяком случае отвергая его как вечную данность, он тем самым его оправдывает. Он давно думал, что то, что Бог говорит людям и что Он от них требует, – лишь компромисс между добром и страхом разрушить человека, разрушить то, что в нем уже своего выстроилось. Страхом перед насилием, перед отказом от человеческой свободы воли. Слишком часто добро в нас срослось со злом, как тут быть – непонятно. И вот канон – компромисс между тем, что хочет от человека Господь, и тем, на что ты способен прямо сегодня. Остальное хуже, большего нам не выдержать.

Абсолютная истина – в нашем мире зло. Вот первое, что он хотел сказать Федору, и верил, ставил на то, что Федор, с ним согласившись, примет и идущее ниже. В письмах к жене много о мере, которую Господь, отчаявшись в человеке, осознав, насколько он зол, заматерел во зле, нарушает чудом. Чудом Бог как бы говорит: или человек, наконец, поймет то, что не понять просто немыслимо, и исправится, или – всё. Он от него уходит, оставляет со злом один на один.

Коля писал о несвободе Господа, корень ее в грехопадении Адама, и о творимых Им чудесах – попытках выйти за ее пределы. Но ведь мы можем спастись, лишь пройдя собственный медленный, непрямой человеческий путь. Спасение чудом означает, что спасен будет не человек, под влиянием чуда меняется сама человеческая природа. И Господь сдерживает Себя.

Хороший пример тут – Феогност. Он ушел в юродивые, потому что к служению, которое сейчас нужно России, оказался не готов. Он не чувствовал меры уступок, не чувствовал, не умел ее чувствовать и стал ошибаться. Феогност любил церковь, знал, что главное – сохранить литургию, и на день не дать прерваться молитве, но, однажды запутавшись, решил, что сам он делу только во вред. Это были все те же тонкие мостки, по которым церковь должна была пройти и уцелеть, остаться Христовой церковью.

Из Сибири Коля писал в Москву:

«Натуша, дорогая, любимая моя женушка! Я уже вторые сутки в Норске, маленьком городке в ста километрах восточнее Новосибирска. Новосибирск я обошел стороной, в больших городах мне делать нечего, там я себя чувствую чужим и никому не нужным, вот и стараюсь их обогнуть. Шел я последнее время ходко до Владивостока, а значит, и до того, как тебя увижу, осталось меньше половины пути. Конец еще не различить, но что он ближе – ясно. Взяв такой аллюр, я, и когда понял, что заболеваю, не остановился, продолжал идти, надеялся, что обойдется. Увы.

Сейчас у меня то жар, то лихорадка, лежу в лежку, правда, устроен я очень хорошо, меня взял к себе в дом словесник местной школы Порфирий Валентинович Грушин, человек милейший и внимательный ко мне до крайности. Болею на настоящей панцирной кровати, на чистом белье, в общем, обихожен и приголублен. И все же было бы куда лучше, если бы я шел.

Оттого хандрю, больше по вечерам и ночью, а утром и днем – ничего. Голова чистая, температура почти нормальная, и думается хорошо. Многое, о чем я год и два назад писал, за пять дней лежания мне самому стало понятнее. Так что, возможно, правда в этом есть».

Дальше, Аня, под одной датой идут три связанных между собой объемистых письма. В каждом новые Колины комментарии к Священному Писанию. Начинает он, как обычно, с Каина и Авеля. Ходынка давно в прошлом, однако страх, что дело могло закончиться братоубийством, не оставляет его. И это не страх убить Феогноста, тот ему безразличен, а именно страх убить брата. Похоже, и вся Колина идея убедить народ вычеркнуть, забыть, замазать Гражданскую войну – тоже отсюда.

Итак, Каин и Авель. Согласно еврейским комментаторам, пишет Коля, Господь не принял жертву Каина – начатки урожая с его полей и садов, по причине весьма прозаической. В отличие от Авеля, принесшего Господу лучшего из своих тельцов, Каин возложил на алтарь далеко не отборное. Но я думаю, были и другие причины. Во-первых, Господь знал, что жертва Каина не из любви к Нему, он лишь ревнует брата. То есть и не к Богу вовсе она обращена. Знал Господь, и что бескровна она лишь по виду. В Каине нет ни милости, ни доброты, он безжалостен, не остановится и перед убийством. Душа его переполнена злом, а с этим даром не идут к Господу, наоборот, бегут от Него прочь.

Убийство брата – не просто месть. Много позже, когда Иаков построит алтарь и принесет жертву Богу, в Бытии будет сказано, что Господь с удовольствием обонял запахи всесожжений. Сейчас же, глумясь над Богом, которому его прежняя жертва показалась недостаточно хороша, Каин из самой земли сделал алтарь и заклал Господу лучшее из лучшего, что было в Божьем мире, – беспорочного Авеля. Он принес его в жертву, как хотел Господь, – отдал Ему отборное, и когда Бог, к которому кровь Авеля возопила из земли, стал вопрошать: «Где брат твой Авель?», отвечал: «Я не сторож брату своему».

Я тебе уже писал, Ната, что бунт против Господа начинается с земледельца Каина. Здесь добавлю. Вот смотри, в Ветхом Завете два гнезда поливного земледелия, оттуда оно вообще пошло: Междуречье Тигра и Евфрата и долина Нила. Междуречье – поднявшиеся на Бога строители Вавилонской башни; Аврааму, чтобы узнать и уверовать в Единого Бога, раньше надо было уйти из Междуречья, уйти из своего народа, из своего племени, бросить, оставить прежнюю жизнь, опять, подобно Авелю, сделаться пастухом. Туда же, в рабство будет возвращено племя Авраамово после завоевания Иерусалима Навуходоносором. Теперь Египет, куда народ израильский пришел сам, когда не стало хлеба. Два века сытой жизни, кончившиеся тем же рабством, главное же, тем, что народ забыл Бога. И потом, когда Господь, спасая Свой народ от фараона, поведет его в текущую молоком и медом Палестину, как он будет медлить в Синайской пустыне, как кружить по ней и кружить. Прямо пальцами чувствуешь страх Иакова – ведь Палестина – те же соблазны.

Именно в пустыне Господь заключит с Авраамовым племенем Завет, даст ему Заповеди и там же, в пустыне, скажет, что никто из вышедших из Египта не войдет в Землю обетованную. Даже возлюбленный им Моисей. На каждом, кто жил той жизнью, лежит проклятье. В их опыте немногое, что стоило бы сохранить. Почему так? Возможно, земледельческий мир по тесноте своей для человека как бы спекает его в народы. Человек там зависит от другого человека больше, чем от Бога, человек там закрывает собой Бога, и о Нем забывают. В пустыне – наоборот. Ты живешь семьей, родом, совсем много – племенем и никогда народом. Пастбища изреживают человека, поливное земледелие трамбует его.

Народ рождает и чисто человеческое – без Бога – бессмертие. Кажется, вот я умру – и ничего не изменится. Народ каким был, таким и останется – никто и не заметит, что меня нет. Как же должен быть мал и ничтожен человек, чтобы, жив он или умер, разницы не было. Так спасаются бесчисленные косяки рыб. Пусть вокруг тьма хищников, всех не съешь. Получается, что смерть и вправду обманута. Наверное, суть рабства – в зависимости человека от другого человека, от равного себе. Но добровольно пошедший в кабалу – не то творение, которым будешь гордиться.

Второе письмо, Анечка, до крайности сумбурное. Коля тогда и впрямь две недели пролежал в Спасоналивковском в сильном жару – может быть, причина в этом. Сюжетов в письме множество, связь есть – но пунктиром, лишь в конце Коля выруливает на главную дорогу. Переписывать его целиком не буду, но об основном скажу. Первая тема: Дина и убийство сыновьями Иакова жителей Шхема. Коля пишет, что Бог был потрясен жестокостью, безжалостностью человека, его неумением прощать. В Египте, продолжает Коля, был немалый смысл, и дело не в наказании сыновей Иакова за убийство. В Авраамовом племени накопилось много злой силы, и рабство должно было ее усмирить. И еще Египет был необходим, чтобы потом, много позже, иметь право сказать сынам Авраамовым: будьте милостивы, ведь и вы были рабами в земле Египетской. Заканчивает же Коля следующим довеском: Иосиф некогда накормил египтян, спас их от голодной смерти. Но не даром – взял немалую плату – сделал рабами фараона. Не ведая, он ту же судьбу уготовил и своему племени. Спасенные им от голода, они через два века обнаружили себя рабами – ничто не остается без ответа.

Следующий кусок довольно подробен. Коля пишет, что все Пятикнижье Моисеево – история пути в Землю обетованную и одновременно история сотворения избранного народа Божия, которая тоже есть путь, дорога, медленная тяжелая дорога, то и дело круто сворачивающая. И на каждом из поворотов пять шестых народа уходило, отсеивалось. Они уставали, уже не могли нести веры, но решиться расстаться с ней тоже не могли, и бедствия, гонения облегчали выбор. Казалось, давали им право отойти в сторону.