"Батарея, огонь!". На самоходках против "тигров" - Василий Крысов

К майору подошел старший лейтенант интендантской службы, доложил:

— Старший данного тылового подразделения.

Майор ему:

— Куда вы прете? Там немцы! Прекратить движение! Займете оборону на западной окраине села.

Простились, и наш отряд продолжил движение.

* * *

В большое село на берегу Кшны мы вошли уже ночью. Немецкое подразделение, охранявшее мостовую автомобильную переправу, отступило на другой берег, не оказав нам почти никакого сопротивления.

Батальон и самоходки заняли оборону, и мы с майором зашли в ближайший дом. Хозяева ужинали при свете керосиновой лампы. Узнав, что мы русские, встретили нас и радостно, и настороженно. Все-таки предложили разделить с ними трапезу. Но мы отказались, вежливо сославшись на нехватку времени.

Надо сказать, в Польше отношение к нам было двоякое. Встречали нас, конечно, как освободителей, обнимали, целовали. Наши солдаты — добросердечные, чем могли, помогали людям, а то детишки прискакивают, им кто сахарку даст, кто чего. Когда в города входили, встречали с цветами. Приятные, конечно, встречи были. С другой стороны, в Польше ведь было две армии — Армия Людова и Армия Крайова. Последняя не была заинтересована помогать Красной Армии, мы для них были такие же враги, как немцы, но в открытую в бой с нами они боялись вступать. Тогда как Армия Людова нам помогала. Жители тоже относились по-разному. Немцы ведь не дремали. Когда повернулся ход войны, в крестьянской, по существу, Польше была проведена хорошая агитация, мол, если войдут советские войска, у вас тоже будут колхозы. И вот, первый вопрос нам был, когда заходишь в село: «Будут ли у нас колхозки?» Да люди и без немцев наслышались от «западенцев», что значат колхозы: все отбирают да еще репрессируют. В тридцать девятом, когда освобождали западных украинцев и западных белорусов, то сразу расстрелы начались, репрессии. Разве это дело? В общем, Берия здорово помог немцам и всем нашим противникам. Наши политруки отвечали полякам: «Сами будете решать». А что потом вышло, всем известно. Но разве солдат в этом виноват?

А тогда, в той хате на берегу Кшны, комбат разложил карту на столе и попросил хозяина показать, где есть брод через реку. Крестьянин указал два брода, но оба находились километрах в десяти от села.

Не успели с майором обсудить ситуацию, как прискакал офицер связи полка лейтенант Николай Волков, передал мне устный приказ майора Либмана: через два часа прибыть батареей на КП полка. Комбат пехотинцев заволновался, было очень небезопасно оставаться без самоходок, когда в батальоне осталось всего-то шестьдесят два человека и ни одного орудия и даже миномета, а приказ его комдива требовал еще и форсировать водную преграду, захватить плацдарм и удерживать его до подхода главных сил дивизии. Майор оказался в тяжелейшем положении! Как же ему, с кучкой людей, захватить и удержать рубеж?! Но сделать ни он, ни я ничего не могли. Мы подумали, что, наверное, где-то прорвались немцы и над тылами и компунктом полка нависла смертельная угроза.

Для острастки немцам и поднятия настроения майора дали по фашистам на другом берегу по три выстрела из каждой самоходки и, произведя этот прощальный салют батальону, распрощались с майором. Я дал команду на вытягивание колонны.

Впереди моей самоходки ехал на коне лейтенант Волков, показывая дорогу. Я сидел на застопоренной крышке люка водителя и думал: как все-таки должность меняет человека! Вот Коля Волков. Командуя самоходкой, вечно ходил в замызганном комбинезоне, часто небритый, словом, имел далеко не бравый вид. Если просто сказать, Волков был трусом. У нас, танкистов и самоходчиков, таких были единицы. Волков ведь так исхитрился устроить, что ни в одном бою не участвовал: то у него двигатель заглох, то коробка передач вышла из строя. И вот, видно, сам напросился офицером связи к командиру полка. То был весь грязный, на кочегара похож, а тут, смотри, явился франтом — в наглаженном обмундировании, новой фуражке, обтянутый новенькой портупеей, с отличной офицерской планшеткой! И на лошади сидит заправским кавалеристом — героем на коне выступает! Прямо-таки лейб-гвардеец! И вся эта метаморфоза произошла за каких-то два дня!

— Товарищ лейтенант, Волков-то — настоящий щеголь! — будто подслушав мои мысли, сказал по переговорному устройству Быков, сидевший на башне.

Конь Волкова шел рысью, то и дело скрываясь из вида. Как быстро забыл новоявленный штабной, что самоходка — это не «виллис» комполка. Якову Петровичу приходилось вести машину на второй и даже третьей передаче, чтобы не отстать, оставаться хотя бы на пределе видимости.

Около полуночи мы были уже в районе расположения полка. Командный пункт и штаб разместились в большом панском поместье, утопавшем в огромном фруктовом саду. Старинное палаццо, увитое декоративными и виноградными лианами, казалось угрюмым и нежилым, окна, закрытые изнутри светомаскировкой, отражали холодный свет луны, что придавало зданию еще более мрачный вид. По всему периметру усадьбу ограждала высокая кирпичная стена на манер крепостной — с деревянным надстроем; в стене двое ворот: парадные и служебные.

Мы въехали во двор. Первое, что меня поразило: ничто не свидетельствовало о какой-то чрезвычайной ситуации. Но самоходки мы все-таки поставили в боевой порядок и сразу же занялись дозаправкой боеприпасами и горюче-смазочными материалами. Обслуживая технику, мы слышали, как часовые у ворот вполголоса спрашивали пароль и давали отзыв. Неподалеку от нас стояли штабные машины, и, отдельно от всех, рядом с командирским танком возвышалась огромная «татра», оборудованная под передвижной компункт командира полка. И над всем этим парком наших и трофейных машин в ярком свете луны буйствовал сад, в темноте угадывались тяжелые гирлянды вишен, светились крупными плодами яблони, груши. И я вдруг подумал: а может, Либман просто испугался, он был трусливый, ночевать на господском дворе? Немцы могут нагрянуть, захватить, разгромят его штаб — они ведь рядом. И ради этого мы вернулись, оставили беззащитной пехоту?!..

Попросив разрешения, я вошел в командирский салон и опять поразился его великолепной благоустроенности! Посередине стоял длинный стол, над ним висела электрическая лампочка с питанием от аккумулятора. По бортам машины стояли две кровати, стулья и шкаф. Но меня охватило не чувство радости, а, пожалуй, негодования от этого очень уж кричащего, в сравнении с бытом на передовой, комфорта. Комполка Либман сидел за маленьким столиком, вкушая с большим аппетитом, перед ним стояла недопитая бутылка. В противоположном углу у радиостанции работала с надетыми наушниками телефонистка Валя Удодова. Я начал докладывать об успешном выполнении боевой задачи:

— Поступив в распоряжение командира дивизии полковника Каладзе, батарея... — хотел доложить о ходе боя на шоссе, о приказе комдива наградить два экипажа.

Либман перебил, махнув рукой: