Антология русской мистики - Аркадий Сергеевич Бухов

под холстиной, казалось, от прерывистого дыхания. Лицо ее, с правильными, красивыми чертами, было снежной белизны, и на нем рельефно выдавались черные дугой брови, длинные ресницы, раздувающиеся ноздри и губы, — красные, кровавые губы. Глаза были закрыты.

— Ты пришел, я ждала тебя… — прошептала она, но губы ее не шевелились.

Я вздрогнул, услыхав этот шепот.

Она протягивала ко мне свои руки, белые, как мрамор.

Я невольно, как бы подчиняясь непреодолимой силе, потянулся к ней и почувствовал ее холодные, как лед, объятия, они постепенно леденили меня; я коченел.

Она приподняла меня, и мы отделились от земли и неслись в каком-то пространстве, в облаках серебристого света. Она наклонила ко мне свое лицо. Я слышал ее дыхание, — оно было горячо, как огонь; я прильнул губами к ее раскаленным губам и ощутил, что жар ее дыхания наполнял меня всего, проходя горячей струей по всем фибрам моего тела, и лишь ее руки леденили мне спину и бока.

Мы продолжали нестись, слившись в огневом поцелуе.

— Кажется, жив! — раздался около меня голос.

Я открыл глаза и увидал перед собой старика-смотрителя Установской почтовой станции. Я лежал на лежанке, и меня растирали снегом.

Когда я совершенно пришел в себя, меня уложили в постель и стали поить чаем.

Оказалось, что мы отъехали от станции не более пяти верст, как сбились с пути, и ямщик верхом, поворотив назад, с трудом отыскал дорогу и объявил на станции о случившемся. Сбили народ, отправились выручать меня и нашли уже засыпанным снегом.

— Говорил ведь, не слушались, — покачал головой смотритель, садясь ко мне на кровать. — Слава Богу, вовремя поспешил, а то так и нашли бы вы могилку в сибирской степи.

Я только схватил его руку и крепко, с благодарностью пожал ее. Я понял, что он спас мне жизнь.

— И занесло-то вас к Варвариной могилке.

Я посмотрел на него вопросительно.

— Кто была эта Варвара?

— Бродяжка тут одна; года полтора, как была поселена у нас; чудная такая, видимо, из благородных, из себя высокая, красивая, молодая еще, в работницах у старосты жила; только вдруг с год, как заскучала, да в одной рубахе зимой и ушла; на том месте, где она похоронена, и нашли ее замерзшей.

Я рассказал смотрителю мое видение.

— Она, она, вылитая она! — воскликнул он.

Объяснить это последнее совпадение я не берусь, но только повторяю, что для меня вечно будет памятна эта ночь под Рождество.

Николай Шебуев

«Черт Данилова»

"Сегодня четверг. Значит, придет он, мой странный гость".

Подходя к дому, Данилов очень волновался. Как отнесется он к его ослушанию, к его смелости и своеволию?

Он — это черт, который вот уже четыре месяца, как приходит к Данилову по четвергам. Приходит, садится и ведет длинные беседы.

Он именно такой, каким Данилов рисовал его себе в детстве: черный, лохматый, рогатый, с хвостом и рожками, очень маленький и какой-то прозрачный, туманный. Но совсем не страшный.

В первые дни Данилов его боялся. Одно время он даже подумывал, не сошел ли он, чего доброго, с ума. Одиночество, затворничество и аскетизм могли довести его до сумасшедшего дома. Это говорили многие.

Но через несколько визитов он понял, что это, так сказать, воплотившаяся галлюцинация, почти живой черт, которого окружающие не видят только потому, что не могут допустить факта его существования.

А он, Данилов, допускает и потому видит его, осязает и даже беседует с ним.

Беседы они ведут, главным образом, на отвлеченные темы. Преимущественно о любви и женщинах.

Может быть, потому, что за свою жизнь Данилов ни разу не поцеловал ни одной женщины, ни разу не пожал горячей женской руки и потому, что с чужими он избегал, стыдился говорить о женщинах, может быть, потому он охотно говорил о них со своим гостем.

Смешно было бы стыдиться черта!..

— Ты не видел близко ни одной женщины? — говорил Данилову его лохматый друг. — От души поздравляю тебя. Ты от этого только выиграл. Посуди сам: тебе 27 лет, а ты еще юноша. Разве это не прелесть! Что может дать тебе женщина, самая прекрасная, самая красивая, самая молодая и обаятельная? Свое тело? Но разберемся, что хорошего в этом теле женщины?..

И он пускался в такие описания, в такие подробности, с таким вдохновением рисовал картины объятий, страстных поцелуев и ласк, что Данилов горел, как в огне — от стыда и желания. И всю неделю он бродил по городу, как зачарованный, не смея взглянуть на встречных женщин, и в то же время подглядывал за каждой из них, мечтая о каждой и… ненавидя каждую.

Он страдал и, в то же время, в этом страдании он находил блаженство, счастье, безмерную радость, рай, который открывался ему.

И он мечтал о четверге, как о моменте свидания с человеком, который откроет наконец перед ним двери рая…

В этот четверг Данилов очень боялся предстоящего свидания.

Он нарушил клятву, данную другу: не подходить близко к женщине. Он подошел.

Это была жена его старого приятеля, Ольга Михайловна. Он знал ее лет восемь и, встречаясь с ней ежедневно за обедом, он, в сущности, не видел ее.

Но недели три назад его черный и лохматый друг, громя женщин, нарисовал портрет Ольга Михайловны, и в его описании образ ее получился до того соблазнительным, манящим и загадочным, что на другой же день Данилов, впервые за 8 лет, увидел за столом рядом с собой молодую, очень красивую женщину с глубокими черными глазами и капризной складкой около губ.

И когда, после обеда, ее муж отправился к себе в кабинет, как он говорил, "вздремнуть", а в действительности, чтобы улечься спать часа на два, Данилов не ушел домой, а начал на полке разбирать знакомые книги.

Ольга Михайловна подошла к нему и, улыбаясь одними глазами и наклоняясь к его лицу, сказала:

— Что это с вами сегодня? Всегда такой серьезный и вдруг какие-то чертики в глазах?

Он очень смутился и покраснел, потер для чего-то лоб и, отворачиваясь, пробормотал:

— Я такой, как всегда… Это вам показалось…

Но она вдруг вынула руки из-за спины и осторожно, двумя указательными пальцами, точно боясь разбить его, взяла за плечи и, почти касаясь своих лицом его усов, она тихо и задумчиво проговорила:

— Нет, вы не такой, как всегда.

Потом вдруг засмеялась, отошла к окну и сказала:

— Смотрите, не влюбитесь в меня. Я вас съем тогда!

Данилов почувствовал ужас, точно он поверил, что эта