Звезда на одну роль - Татьяна Степанова

— Что, Екатерина Сергеевна, понравились вам наши спецы? — спросил ее Кузьмин, когда она, закончив дела, вернулась к нему в кабинет. — Ребята у нас отличные работают, душой за дело болеют. О каждом можно в газете писать смело.

— О вас тоже? — улыбнулась Катя.

— Да что я. — Кузьмин усмехнулся. — Я чиновник, мое дело организовать процесс, сколотить команду такую, чтоб в огонь и в воду. А писать надо о тех, кто на переднем крае, в окопах...

— А я вот слышала, у вас личное задержание было интересное.

— Давайте-ка я вас чаем напою с конфетами. — Кузьмин поднялся. — Проголодались вы с дороги. И потолкуем.

О своем личном задержании рассказывал он скупо — скромничал, больше отпускал Кате комплименты. Однако рассказать было о чем: две недели назад Кузьмин в одиночку задержал на привокзальной площади бывшего в федеральном розыске особо опасного рецидивиста Червякова, пробиравшегося в Москву квитаться со сдавшими его милиции подельниками. Пробирался Червяков, вооружившись финкой и гранатой «РГД».

— Как вы эту гранату-то обезвредили? — Катя быстро записывала.

— Армейские навыки пригодились. Каждый настоящий мужчина, Катенька, должен послужить в армии — ей-Богу, когда-нибудь да пригодится ему. Мужик должен понюхать пороху, подержать в руках оружие, усвоить словечко «надо». Без этого мужик как личность не состоялся. Как, Екатерина Сергеевна, верно я говорю? — Он протягивал ей шоколадку. — Отложите вы ручку, чай стынет.

Пришел фотограф — он задержался, снимая в ЭКО изъятое оружие.

— А хотите бестиариев наших посмотреть? — неожиданно спросил Кузьмин, когда они закончили пить чай. — У нас кинологический питомник — один из лучших в области. Покажем вам все по полной программе. Сделаете отличный фоторепортаж.

— Я собак боюсь, — прошептала Катя. — Смертельно.

— Со мной не бойтесь ничего.

Питомник занимал огромный, огороженный бетонным забором двор позади здания ОВД. Кузьмин открыл массивную дверь.

— Идите, идите же, не бойтесь. Вася! — крикнул он. — Вася, поди сюда!

Навстречу по посыпанной гравием дорожке спешил молодой парень в спортивном костюме и кожаной куртке нараспашку.

— Это наш главный дипломированный кинолог Василий Стрельцов, — представил его Кузьмин.

Во дворе, разгороженном на множество вольеров, затянутых проволочной сеткой, стояла на удивление мертвая тишина.

— А где же ваши питомцы? Спят? — спросила Катя. И тут же пожалела: на звук ее голоса питомцы откликнулись оглушительным лаем.

Кузьмин вел их вдоль вольеров. Катя шла через силу, на ватных ногах. Ей очень хотелось закончить эту жуткую экскурсию и как-то улизнуть отсюда под любым предлогом, ибо огромные свирепые овчарки, московские сторожевые, ротвейлеры и даже приземистый, похожий на крысу бультерьер, едва завидя ее и фотографа, бросались на сетку с бешеным ревом. Сетка тряслась, трещала — вот-вот сорвется.

А Кузьмин еще и дразнил этих исчадий ада. Нисколько не боялся, подносил руки к самым их оскаленным мордам, хлопал по сетке, приговаривая: «Молодец, умница, ах ты, какой злюка, молодец, отличный пес». Он поминутно оборачивался к помертвевшей Кате и ободряюще улыбался. Фотограф, тоже несколько струхнувший, не забывал, однако, о своих обязанностях: торопливо щелкал кадр за кадром. Наконец они добрались до маленькой избушки.

— Это наш ветеринарный пункт, — пояснил Кузьмин.

Под окном избушки в крошечном палисадничке, огороженном свежевыкрашенным штакетником, высился маленький обелиск со звездочкой. Катя наклонилась, чтобы его рассмотреть.

С фарфорового медальона, вделанного в обелиск, смотрела умными грустными глазами овчарка в ошейнике, обильно увешанном медалями.

— Сатурн — наша гордость, лучший пес во все времена, — вздохнул кинолог Стрельцов. — Мой друг. Царство ему небесное. Это, знаете ли, и не собака вовсе была, а просто перевоплощенный человек. Карма ему такая выпала — служить собакой в милиции. Сколько он преступников задержал, скольким нашим жизни спас! Жаль, сам недолго на свет смотрел: двенадцать лет всего прожил. Дружок мой закадычный.

— Его бандиты убили? — спросила Катя, с уважением разглядывая могилку Сатурна.

— Нет, сердце у него не выдержало напряжения. — Стрельцов погладил медальон. — Инфаркт, он ведь не только у людей бывает. На моих руках умер.

— Вась, покажи Кашалота, — попросил Кузьмин. Стрельцов отошел, а затем вернулся с огромным мастино-наполетано в шипастом «строгом» ошейнике. Чудовище, с предков которого писалась знаменитая собака Баскервилей, сверкнуло на людей налитыми кровью глазами и затрясло слюнявой морщинистой мордой. Катя едва не упала от страха. Кашалота втолкнули в вольер, оборудованный под тренировочную площадку. Он мрачно заметался вдоль ограды, рыча и скаля зубы.

— Этот фрукт двоих своих хозяев едва не прикончил, — сообщил Кузьмин. — Набросился и растерзал, едва кровью не изошли. Хотели его пристрелить, да потом нам отдали в питомник. Ах ты, мой людоед! — Он подошел к самой ограде и беспечно облокотился на нее. — Ах ты, мордашка! Что, людоед, на меня смотришь? Нравлюсь я тебе?

— Как же вы такого монстра укротили? — спросил фотограф боязливо.

— Это вот Васина заслуга. Два месяца он с ним мучился. Ватника и бронежилета не снимал. Я ж говорю — римский бестиарий. Это, между прочим, та самая порода, которая в Риме на аренах против гладиаторов выступала. Бился он с ним жестоко, зато сейчас Кашалот как шелковый. В глаза ему смотрит, хозяина почуял настоящего. Хотите, Екатерина Сергеевна, покажем, как он через барьер прыгает?

Катя тревожно смерила глазами тренировочный барьер и ограду вольера — почти одинаковы, ограда даже ниже.

— Ради Бога, не надо, а то он распрыгается и сюда... На кого же вы охотитесь с такими собаками?

— На разную сволочь, прошу прощения за грубость. — Кузьмин усмехнулся. — На рэкетиров, на крутых, когда они у нас в районе разборки свои затевают, когда на задержание вооруженного идем, тоже собачек применяем. Лучше пусть они с уркаганов штаны спустят, чем я позволю своим ребятам лоб под их гадские пули за просто так подставлять. Верно я говорю?

Он стоял перед Катей — высокий, небрежно-элегантный, явно гордящийся своей силой и отвагой. Ей представилось вдруг, что это и не «чистокровный опер» вовсе, а средневековый сеньор-феодал, выезжающий на охоту со сворой собак в свои наследственные имения. Трубили рога, ржали кони, бешено лаяли псы, рвались с поводков. Начиналась Большая Травля. Только вместо кабана или волка спасался от этой дикой воющей своры рэкетир без штанов. Кретин ты, рэкетир, подумалось ей. Лучше не суйся ты, рэкетир, в Воронцовск. А то, не ровен час, хищные звери отъедят тебе кое-что важное, и не продолжишь ты свой воровской рэкетирский род.

— Сейчас мы Варта вам покажем в работе по задержанию вооруженного преступника, — предложил Кузьмин. — Отличный пес, злобный, тренированный.