Точка Лагранжа - Кирилл Бенедиктов

Сэнсей замолчал, сорвал очередную травинку и принялся жевать.

— Нет, не совсем так, — добавил он, подумав. — С тех пор как Ошо нарушил свою клятву и отказался от сэппуку, он перестал быть самураем. Отныне он был ронином — воином без сюзерена, свободным мечом. Такими же ронинами стали трое его товарищей. Никто из них не знал, что Ошо клятвопреступник и человек без чести. Они по-прежнему относились к нему как к самураю, и это причиняло ему боль. Но в содеянном он так и не признался.

В хижине Миико они прожили до весны. Когда сошли снега, делавшие непроходимыми перевалы, один из солдат, уроженец тех мест, провел их потайными тропами через горы. Счастливо избегнув патрулей генерала Маэды, маленький отряд устремился на юг и вскоре растворился на просторах Хонсю.

— …И это все? — осмелился спросить Ученик спустя пять долгих минут. Мохнатые брови Сэнсея снова недовольно сдвинулись на переносице.

— Это я у тебя должен спросить, — промолвил старик. — Понял ли ты, чем отличается сила от слабости? Или я зря потратил сегодняшнее утро, пытаясь вдолбить в твою деревянную башку хоть капельку ума?

На этот раз Ученик не сплоховал — не зря же он молчал целых пять минут после того, как Сэнсей закончил свой рассказ.

— Вы сказали, что слабость — одно из проявлений силы, Сэнсей, — почтительно напомнил он. — Рассказанная вами история подтверждает, что сила и слабость перетекают друг в друга в зависимости от обстоятельств. Вначале человек с повязкой был сильнее, потому что сумел захватить противника врасплох. Но он утратил свою силу, когда начал глумиться над Ошо. Тот, в свою очередь, сумел превратить слабость в силу и убил врага, отомстив, таким образом, за гибель князя Тадэмори. Но потом…

Ученик запнулся. Сэнсей с интересом разглядывал его раскрасневшееся от непривычного умственного усилия лицо.

— Что же случилось потом? — подбодрил он Ученика.

— Потом… его сила вновь обернулась слабостью… — неуверенно пробормотал тот. — Ему следовало сделать сэппуку сразу же после того, как он убедился в смерти своего врага. Тогда он бы сохранил честь и остался в памяти потомков как великий воин…

— Каких потомков? — насмешливо спросил Сэнсей. — В ту пору никаких детей у него не было. Так что память о его подвиге сохранил бы в лучшем случае ворон, сидевший на сосне.

— Но откуда же тогда стало известно?.. — начал Ученик и замолчал.

Тонкие бесцветные губы старика изогнулись в некоем подобии улыбки.

— Ошо и его спутники продвигались все дальше на юг и в конце концов оказались далеко от родных мест, на островах Рюкю. Вскоре Ошо женился на тамошней девчонке посмазливее и положил начало всему твоему роду.

Сэнсей внезапно поднялся на ноги — текучим, плавным движением, которое так не вязалось с его сухим, будто из дерева выточенным телом.

Ученик тоже вскочил — поспешно, но без тени той грации, что отличала старика.

— Что же получается, Сэнсей? — растерянно спросил он. — Нарушивший слово самурая ронин Ошо — мой предок?

— Да, мальчик. И что ты теперь скажешь о принятом им решении?

— Не знаю… — Ученик сморщился, словно от зубной боли. — Как самурай, он должен был совершить сэппуку… но тогда не было бы всего нашего рода… отца… меня… А это правда? Я хотел сказать, что отец никогда не говорил мне…

— История Ошо не из тех, какими гордятся, — сухо ответил Сэнсей. — Но ты должен быть благодарен ему за то, что у него хватило ума выбрать жизнь. Жил он долго — мне кажется, лет восемьдесят или девяносто. А вся эта история случилась, когда ему было двадцать шесть. Так что большую часть жизни он чувствовал себя полным дерьмом.

Он отвел взгляд от глупой физиономии Ученика и негромко продекламировал:

— Печальный мир!

Даже когда расцветают вишни…

Даже тогда…

И снова Ученик не понял его — ведь за тонкими стенами додзё свистел зимний ветер, и белые лепестки вишен давным-давно облетели.

— Третья загадка, — промурлыкал голос за ширмой. — Никому до сих пор не под силу было разгадать ее, смертный. Попрощайся заранее со своей никчемной жизнью…

Голос был похож на женский, но только отчасти. Эдипу показалось, что на этот раз в нем звучали раздраженные нотки. Неудивительно — ведь предыдущие две загадки дались ему довольно легко. — Я готов, Вопрошающая, — лаконично ответил он.

За ширмой завозились. Остро пахнуло зверем.

— Внемли же, — важно произнес голос. — Какое существо утром передвигается на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех?

В зале заброшенного храма стало очень тихо. Было слышно, как назойливо жужжит муха под потолком. Пыльные столбы света, падавшие сквозь дыры в полуразрушенной крыше, освещали расколотые капители рухнувших колонн, обезглавленные статуи богов, разбитые алтари. В восточной стене зиял пролом — за ним обрывался отвесно вниз склон горы, на вершине которой построен был храм Аполлона. Туда, в провал глубиной в пять стадиев, очень скоро полетит тело проигравшего состязание.

Эдип на всякий случай оглянулся посмотреть, на месте ли его свидетель. Леокай, конечно же, оказался на месте — сидел себе на каменном приступке, подставив лицо ласковому осеннему солнышку, и играл с малым котенком, которого Эдип неизвестно зачем подобрал сегодня с утра на городской свалке. Для Леокая, старого воина, ничего особенно интересного в храме не происходило: ну, пришел к деве-львице еще один герой, ну, придется нести обратно в Фивы доспехи и меч — их чудовище обычно выбрасывает. Скучная, рутинная служба…

— Леокай, — окликнул свидетеля Эдип. — Третья загадка!

— Удачи, сынок, — равнодушно откликнулся воин. Заветы предков предписывали свидетелю внимательно выслушивать загадки и следить, чтобы никто из состязающихся сторон не жульничал, но Леокай наотрез отказался заходить в храм, заявив, что у него дома семеро по лавкам, а кормилец он один. Эдип, впрочем, подозревал, что главная задача свидетеля состоит в том, чтобы не дать одумавшемуся герою сбежать с места состязания.

«Ну и Крон с тобой, — беззлобно подумал он. — Все равно всем известно, что Сфинкс всегда играет честно…»

С другой стороны, разгадать все загадки Сфинкса не сумел еще никто, поэтому и резона нарушать правила у чудовища до сих пор не было. Но такие мысли Эдип старался от себя отгонять.

— Утром — на четырех, днем на двух, а вечером на трех, — задумчиво повторил он. — Во всем мире не сыщешь такого удивительного существа…

— Хр-рм, — удовлетворенно сказала Сфинкс. Из-за ширмы показалась страшная когтистая лапа, покрытая крупной змеиной чешуей. Эдип предостерегающе кашлянул.

— …но ведь, если ты спрашиваешь, уважаемая, то, верно, такое существо должно быть…