Первая заповедь Империи - Александр Шапочкин

Прекрасно понимая причину смущения Цесаревны, я сделал вид, что не заметил их перепалки. За что, подняв глаза от австрийского рейлгана, который якобы очень заинтересовал меня в этот момент, заработал благодарный взор голубых очей моей спутницы. А заодно в очередной раз убедился, что в женском коллективе порой просто нет так называемых «запретных тем» и мне, как явному меньшинству, следует проявлять особую осторожность.

– Положи себе в инвентарь стимпаки и медпаки, все лечебные препараты, которые сможешь здесь найти, и пойдём. Нужно выбираться отсюда… – с громким щелчком послав болванку-батарейку в стартовое ложе рельсового механизма, я направился к изодранному в клочья клапану, болтающемуся на паре сохранившихся швов, и отсёк его одним взмахом эргро-клинка.

Печальное зрелище уничтоженного поселения предстало предо мной во всей своей нелицеприятной красе. Сметённые взрывами дома и постройки, дымящиеся руины, зарева пожарищ по всему периметру когда-то оживлённого посёлка и тишина, нарушаемая только мерным треском пожираемых огнём деревянных балок и нехитрого скарба, покоящегося под завалами из изломанных стен и перемолотых в крошево кирпичей.

От силового барьера, защищавшего штабную палатку, остались одни воспоминания да поваленные, искорёженные столбы с разбитыми искажающими элементами. Перекрученная винтом входная рамка валялась, отброшенная взрывом, в нескольких метрах от меня, а на том месте, где она была когда-то установлена, зияла воронка, оставшаяся от попадания авиационной бомбы.

Точнее, не воронка. «Воронки» оставляли после себя древние снаряды, используемые ещё в докосмическую эру. Вряд ли обычный боеприпас такого типа мог повредить даже ослабленный нехваткой энергии силовой барьер. Широкий оплавленный кратер, покрытый спрессовавшейся под огромным давлением и спёкшейся в твёрдую монолитную массу в первые секунды термического удара землёй, называли «чашей». Метров восемь в диаметре и глубиной всего сантиметров тридцать, чаша фактически работала отражателем, значительно усиливающим поражающий эффект от взрыва боевой части.

Если бы силовое поле не приняло на себя почти сто процентов повреждений, перегрузив тем самым и так дышащий на ладан генератор, мы с Ксенией даже не заметили бы случившегося. Поняли бы, что произошло что-то нехорошее, уже находясь в точке возрождения, перед бункером. По сути, с нами произошло бы то же самое, что и с двумя НПС – матерью и сыном, от которых на земле остались лишь небольшие чернеющие полосы запёкшейся крови. Они приняли свою судьбу там же, где я и оставил их, попав под остаточный эффект непогашенного барьером взрыва…

– Ужасно… – прошептала девушка, выходя следом за мной из палатки. – А где…

Я молча кивнул в сторону пятна.

– Ох… И это называется игра?

– Игра, – кивнул я. – Реалистичная, щекочущая нервы, но всё равно – игра.

Вдаваться в объяснения не хотелось, но, тем не менее, как мне подсказывала ситуация, молчать в подобный момент не следовало.

Меня, как заядлого виртуального игрока, давно уже не трогали подобные «животрепещущие» сцены. В конце концов, я многое повидал с того момента, как первый раз сел в виртокресло. При мне людей перекусывал надвое дракон, нежные тела эльфиек рвали адские гончие и многоствольный скорострельный рельсотрон превращал в кровавый фарш ни в чём не повинных гражданских колонистов. Друзья и враги горели в атомном огне, в магическом пламени пиромантов. Видел и персонажей, чья плоть сползала с костей под разлагающим действием смертоносных проклятий или была сорвана яростным круговоротом рычащей на разные лады антиматерии. И всё это были игры, которые при всей своей правдоподобности всё равно кардинально отличались от реальности.

В первую очередь тем, что в виртуале никто не страдал. Не было ни предсмертной агонии, ни долгих томительных ожиданий перед постелью смертельно раненных друзей и товарищей. Уродств и пожизненных увечий… Не было в играх всего того, что страшит людей даже больше, нежели сама смерть.

Человек – очень живучий организм, и далеко не всегда последний миг его жизни приходит вместе с впившейся в его тело рельсотронной болванкой. Когда-то давно, ещё в учебке, одному незадачливому кадету, решившему поиграться с боевым лазером, сильно не повезло. Парень держал установку в руках и бегал по кругу, изображая собой крутого гвардейца. Закончилось всё очень печально – он споткнулся и каким-то совершенно невероятным образом срезал себе половину лица вместе с частью мозга. Смерть не наступила мгновенно, но и реанимировать парня прибежавшие из медчасти врачи не смогли. Потом, конечно, были разбирательства, как у кадета второго года обучения оказался доступ в оружейную комнату, куда смотрели часовые и так далее и тому подобное.

Полетели головы (в административном плане, конечно), дождём посыпались звёздочки с погон, но всё это было после. А в тот момент мы, перепуганные безусые юнцы, сбившись в кучу рядом с матерящимися бойцами медслужбы, с ужасом смотрели, как в страшных мучениях угасает жизнь нашего друга. И самое главное, что я вынес из этого случая, естественно, помимо того, что устав и технику безопасности нужно соблюдать неукоснительно, так это то, что реальность – жестокая штука. В отличие от виртуала, даже если тот очень старается выглядеть таковым.

Именно эту мысль я постарался донести до Хомы, в то время как мы медленно брели по разрушенным улицам в сторону одного из проломов в стене, которой был обнесён посёлок. Искины молчали, не вмешиваясь, видимо, понимали, что даже их огромные знания и опыт – ничто, по сравнению с чувствами и мыслями живых людей. За что я, скажем честно, был им благодарен, потому как нахлынувшие воспоминания были не из приятных даже для меня, с выставленным психофильтром и прошедшего многочисленные тренинги.

Смерть в виртуале – ничто. Пшик! Игровая условность и повод для лёгкой досады и разочарования. Гибель любого человека в реальности – страшная трагедия и невосполнимая утрата, особенно если он был твоим другом. И уж совсем по-другому ощущалась «война». Даже я, поучаствовавший за свою жизнь в куче виртуальных военных операций, никогда не ощущал тех эмоций и адреналина, что свалились на меня на обшивке моей новенькой яхты. И всё это непременно сказалось бы, если бы не фильтр и не будь я обученным и тренированным офицером.

Ксения, слегка шаркая своими сандаликами по сухой земле и иногда пиная кусочки асфальта, внимательно слушала каждое моё слово. А заодно не забывала поглядывать по сторонам, ведь посмотреть было на что.

Не знаю уж, какую противобункерную штуковину использовал штурмовик «Нео-Реконкисты» на древнем убежище, но зрелище было жутковатое. Из небольшой дыры в земле, метрах в пятидесяти от вспухшей, красной от жара пирамиды бункера, хлестал в небо белёсый поток раскалённого огня. Это было очень похоже на действие стандартного плазмоида, выжигающего внутренности заглубленных укреплений, но уж больно длительным было его выгорание. Минут пятнадцать уже прошло, а фейерверк всё продолжался.

– Атланта.

– Да?

– Эта противобункерная… Американская?