Горящая колесница - Миюки Миябэ

Это был директор компании «Офисное оборудование Имаи». Сказал, что звонит из офиса. Мол, беспокоится, как идёт дело, нашлась ли Сёко Сэкинэ.

Хомма не собирался пока что рассказывать ему всю правду, да и смысла не было.

— Пока не нашли, — только и ответил он, на что директор на другом конце провода вздохнул:

— Миттян тоже очень беспокоится. Да, вот ещё, она кое-что хотела сказать… Я ей дам трубку;

Послышался тоненький голосок:

— Алло? Хомма-сан? Я насчёт того, как называется родственник, если это ребёнок двоюродного брата жены.

— Неужели вы выяснили?

— Нет, не выяснила. — В её голосе звучало искреннее сожаление.

— Нет? Ну, я предполагал, что это нелегко. И вы всё это время выясняли?

— Я с такими делами плохо справляюсь…

— Ну, с этим никто не справился бы.

Миттян немножко приободрилась:

— А Сэкинэ-сан ещё не вернулась?

— Наверное, ей трудно теперь вернуться.

— Курисака-сан в полном отчаянии, да?

— Ну, может быть, для него это будет хорошим уроком.

— А я кое-что вспомнила. Эти двое ведь однажды поссорились!

— Поссорились?

— Да, вот именно! Из-за обручального кольца. Сэкинэ-сан хотела просто колечко, которое ей понравилось, хоть камень и не соответствовал её дню рождения, а Курисака-сан не соглашался. Он говорил, что надо либо камень, соответствующий дню рождения, либо бриллиант, а иначе это не настоящее обручальное кольцо.

«Что ж, похоже на Курисаку, с его упрямством», — горько усмехнулся Хомма, и тут его вдруг осенило:

— Миттян, значит, Сэкинэ-сан говорила, что у неё есть любимый камень? Она мечтала получить только его, хоть он и не соответствовал дню рождения?

— Да-да! Поэтому была ссора.

Прикрыв рукой телефонную трубку, Хомма обернулся к Исаке, который хлопотал на кухне:

— Исака-сан, вы разбираетесь в драгоценных камнях? Знаете, для какого месяца какой камень?

Исака, с половником в руке, захлопал глазами:

— Ну… Как… Знаю то, что и все…

Однако на свой вопрос Хомма получил ответ. После этого он закричал в трубку:

— Миттян, ведь камнем Сэкинэ-сан был сапфир, верно? Его в конце концов она и получила, да?

— Да. Это камень тех, кто рождён в сентябре.

— А если я попробую угадать камень, о котором Сэкинэ-сан мечтала и из-за которого случилась эта ссора?

— А вы разве знаете?

— Я знаю! — произнёс Хомма, чувствуя, как его распирает от гордости, что, вообще-то, было ему не свойственно. — Изумруд, не так ли?

— Вот это да! — закричала Миттян. — Как это вы догадались? Сэкинэ-сан так хотела изумруд! Она говорила, что зелёный цвет ей очень нравится, к тому же этот камень высоко ценится за редкость.

Хомма засмеялся и что-то пробурчал в ответ. «Вся причина в том, что изумруд — майский камень. Кёко Синдзё родилась в мае и хотела, чтобы кольцо было с её камнем. Настоящее обручальное кольцо!»

Из трубки послышался голос Миттян:

— Хомма-сан, когда госпожа Сэкинэ вернётся, передайте ей, пожалуйста, что мы беспокоились о ней — и начальник, и я. Скажите, что мы её очень ждём.

Хомма пообещал, а когда повесил трубку, то впервые на мгновение подумал о Кёко Синдзё с осуждением: они-то ведь действительно ждут её!

В это время раздался страшный грохот, который донёсся из прихожей. Это со всего маха хлопнула входная дверь.

В изумлении Хомма и сидевший рядом с ним Тамоцу дружно бросились в коридор.

Это был Сатору. Распахнув шкафчик, он достал металлическую бейсбольную биту, с которой они с отцом иногда тренировались. Из шкафчика выкатились мячи, посыпались стопки старых газет. Расшвыривая всё это ногами, топча и пиная, сын с битой в руке выскочил назад в прихожую.

— Сатору, ты чего? Зачем тебе бита? — заорал Хомма, но мальчишка, не слушая, понёсся прочь.

— Я его остановлю!

Вместо Хоммы, которому было бы не угнаться за сыном, вслед ринулся Тамоцу — видимо, почувствовал, что случилось что-то неординарное. За ним, придерживая края фартука, бежал Исака. В конце коридора Тамоцу схватил Сатору за руки, но тот продолжал вырываться. Всё лицо его было в слезах и в грязи. Подоспевшие Исака и Хомма переглянулись. Локти и колени мальчика были все в ссадинах, гольфы сползли, и на голени красовался свежий, расплывающийся прямо на глазах синяк.

— Послушай, наконец! Я же сказал: прекрати! Да не маши ты этим! Хватит, ну!

Стоило Тамоцу вынуть из рук Сатору биту, как тот, словно капризный малыш, сел на корточки и съёжился.

— Подрался? — склонился над ним Хомма. — Если подрался, так что же за битой пришёл? Так только трусы поступают. Зачем ты потащил с собой эту штуковину?

Сын плакал и даже не прикрывал лицо руками. Между всхлипываниями он старался что-то выговорить в своё оправдание, но получалось только:

— Скле… Скле…

— Склероз? — точно попугаи, хором повторили Хомма с Исакой.

— Склероз? — изумился Тамоцу.

— Это собака, — отозвался Хомма. — С ним что-то случилось? Ты его нашёл?

Зубы Сатору заскрипели.

— Он погиб!

— Погиб?..

— Это из класса… Тадзаки, гад. Он Склероза… убил! Говорит: выкинул…

— Что ты говоришь-то? — У Исаки сорвался голос. — Это правда? Сатору-тян!

— Правда! Всё-таки мы узнали…

— Поэтому ты подрался?

— Угу, — раздался откуда-то сверху чей-то голос.

Хомма поднял глаза и увидел Каттяна. Это был крупный, толстый мальчишка, но отделали его не хуже, чем Сатору. Лицо — полосатое от грязи и слёз, а на щеке большой порез.

— Гад Тадзаки убил и выкинул нашего Склероза. Мы, как нас дядя Икари научил… Сле-сле-следствие… Вот он и испугался…

— Неправда! — рыдал Сатору. — Он бы сам нам сказал… Даже если бы его не припёрли… Он ведь хвалился!

— Почему он убил собаку? — Исака всё ещё комкал фартук. Даже его круглые щёчки выражали гнев.

— Потому что держать животных в квартире нельзя нарушение правил.

— Но за это же не убивают!

— Он го-го-гово… гово… — От слёз Сатору стал заикаться. — Говорил, раз нарушаете — можно убить, другим будет пример…

— Зверство, — бросил Тамоцу. — И ты с ним дрался? Тогда я на твоей стороне.

Однако ни Сатору, ни Каттян, похоже, уже не хотели больше воевать. Каттян плюхнулся рядом с Сатору и, сидя на корточках, буркнул себе под нос: