Илья Муромец. Святой богатырь - Борис Алмазов

– Ты же все рассчитал. Раз я пойду – поверит Киев, что так надобно. Не варяги пьяные за море пойдут, а христиане – братьям своим во Христе на выручку. Так ли? – Он наклонился с высоты своего роста и заглянул князю в лицо.

– Так, – потупя глаза, ответил князь.

– Видишь, князь, как варяги, убиенные тобою, откликнулись? – сказал Илья на прощание.

– «Мне отмщение, и аз воздам», – в Писании сказано. Ворожишь болезнь постылому, а смерть приключается – милому!

– Вот те крест, что от сердца отрываю! – всхлипнул Владимир, осеняя себя широким крестом. – Никак по-другому не выходит!

– Верю! – сказал Илья.

Он перекрестился на образа, недавно привезенные из Охриды, сиявшие дивным цветом на божнице. И, вздохнув, добавил, кланяясь в пояс:

– Прости меня, князь, ежели согрешил в чем перед тобою.

Белый, как молоко, князь прошептал трясущимися губами:

– Прости и ты меня… Ради Господа и Спаса нашего Иисуса Христа… – и поклонился в пояс Илье.

* * *

По заключении мира с Византией никто из воевод уж не сомневался, что дружину басилевсу константинопольскому Василию II посылать придется. Гадали только, кто первым пойдет. Первым отправили не Илью, первой пошла дружина крещеных русов, и повел ее воевода Хальфдан, в крещении Ефрем. Вопреки опасениям Владимира никто не вспоминал отправленных им несколько лет назад варягов. Времена переменились, и отношение к Византии переменилось. Прежде отправляемые были наемники, а ныне – союзники, спешащие на помощь братьям своим во Христе. Немалую роль сыграло и то, что ведали воеводы – следующий черед Ильи или кого-нибудь, кто к варягам отношения не имел…

А не случилось Илье первым поехать, потому что сильно нажимали печенеги и каждый, кто с тюрками разговаривать мог или пуще того, как Илья, много лет с ними в степи то бился, то союзничал, был бесценен. Илья с конной дружиною пошел вдоль еще не обозначенной границы Киевской Руси с Диким полем, намечая, где засеку устроить, где овраг прокопать, где крепость ставить. Линия обороны проходила точно по границе леса и лесостепной полосы.

На строительство линии засечной сгоняли мужиков отовсюду, даже из самых дальних мест, – понимали: ничего сейчас важнее для Руси нет, как от степи оборониться. Работали днем и ночью, торопясь, чтобы печенеги за линию, внутрь державы, прокочевать не смогли, иначе всей работе грош цена – с нового места набегать на Киев станут…

– Да откудова они взялись-то, народы эти свирепые? – гадали мужики, приведенные – чуть ли не как пленники – из мест, граничащих с Литвой и болотами Белой Руси.

Печенеги жили за Каменным Поясом, пока их не выбили оттуда хазары – ловцы рабов – в пору самого пышного расцвета Хазарского каганата. Уходя из-за Урала, печенеги потеснили кочевавших в Левобережье Днепра ясов-аланов и в Причерноморье – черных болгар. Это были времена великих бегств и передвижений в степи. Движение начинали хазары: так, они выбили с низовьев Волги болгар, и те вынуждены были уйти за Дунай и смешаться со славянами, отдав им свое родовое имя. Из-за Урала были выбиты хазарами и печенеги – племя небольшое, но очень воинственное. Потеряв свои родовые земли, они перекочевали в степь между Доном и Днепром. Часть их переправилась через Днепр и вступила в союзнические отношения с киевскими князьями. Левобережные печенеги их прокляли и считали своими кровными врагами. После разгрома Хазарского каганата Святославом печенеги быстро выделились из степных племен, подчинили их своей власти, а иных изгнали за Дунай и Дон. После того как Владимир нарушил договор о мире с Херсонесом, печенеги, до того избегавшие большой войны с Киевом, открыто пошли на Русь, и началась затяжная многолетняя война, где киевлянам пришлось оборонять огромную границу, которую печенеги в любой день могли прорвать.

В натянутом поверх кольчуги и панциря полушубке, с шеломом за спиной и теперь уже совсем старенькой папахой, которую дал ему в Карачарове отец, Илья был хорошо знаем всеми строительными артелями и всеми ватагами черных мужиков, коих согнали рубить засеку. Работа была тяжелая, хотя и нехитрая: подсекать и валить деревья так, чтобы всеми ветками они создавали непреодолимую для конницы баррикаду.

Илья много видывал подобных укреплений на родине, в муромских лесах.

И здесь слезал с седла, показывал, куда какое дерево валить так, чтобы в сторону степи торчали острые коряги. А само дерево рубили хитро: от пня не отсекали, а только надламывали, с тем чтобы, лежа вершиной на земле, оно продолжало расти и перевивать ветки с другими поверженными деревьями, сплетаясь в непроходимую сеть.

В ту зиму тысячи деревьев уронили кудрявые головы свои, надломясь в поясе и устремив ветви в сторону Дикого поля. Засечных линий строили несколько. Между засеками гатили дороги, мостили болота, чтобы конная дружина могла спешно подойти к месту, где враг пытается прорвать линию, и дать ему отпор.

Мужики-славяне, согнанные отовсюду, работали скоро и охотно. После крещения киевляне никого не продавали в рабство и сами рабов не покупали. Теперь весь страх быть угнанным с веревкой на шее в края полуденные был там, в степи. Оттуда налетали кочевники-работорговцы, оттуда шла беда неминучая. Против той стороны и ладили оборону. Засеки рубили хитростно. Заостряли и пни старые, и колья вбивали, и волчьи ямы рыли с колом в глубине, в отогретой кострами почве.

Илья любил смотреть, вставши рано поутру, как начинает сперва медленно, а затем все яростней падать лес, как муравьями копошатся мужики, как ползет черная широкая полоса засеки. В тех местах, где она прерывалась, стояли остроги и начинали ставиться большие города. Замком всей системы обороны был новостроенный, спешно подымаемый город Белгород. Имя же ему дано не по белому камню, из коего никто в те поры и не строил. Был город, как и все крепости, рублен из лесу. А назван так был за вечную свою готовность к бою и за положение свое – на острие вражеского нападения; от всех повинностей обелен и никакой дани никому не платил.

Однако затеянная огромная стройка, разумеется, не осталась не замеченной теми, кто наезжал из степи. Киевляне ждали набегов на строящуюся засечную линию. Все воеводы сходились в том мнении, что это будет большой набег и отбивать его придется в конном строю в степи.

Тем важнее была служба заставщиков и дозорных, что выдвигались в сторону печенежских кочевий. Не доверяя тому, что рассказывали, передавая через третьи-четвертые руки, дозорные, Илья сам почасту выезжал в передовые скрытые дозоры.

Была определенная закономерность, по какой менялся в сторожах воинский люд. Ближе к городам стояли русы и немногочисленные потомки варягов, которые хороши были в обороне и пешем строю – в тесном бою и в бою на стенах. Дальше в степь число их убывало, зато прибывало славян, к ним присоединялись торки и свои печенеги. В передовых секретных дозорах были почти одни степняки: торки, печенеги да бродники.

Не то чтобы Илья не доверял им – народ это все крещеный, иных он в дозор не пускал, а многое хотел посмотреть собственными глазами. Ибо виделось ему иначе, чем простому воину, пусть даже в сражениях закаленному.