Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова

не над тобой, а над собой, а тебя я люблю с того самого мгновения девять лет назад, и сейчас ничего во мне не изменилось к тебе. Выйдешь ко мне завтра вечером? Я приглашаю тебя к себе в гости. Можешь просто дружить, как с Антоном. Будем общаться. Пока ты не захочешь большего.

Нэя ничего не отвечала.

— Помнишь, я тебе обещал, я ничего не забываю, я покажу тебе звёзды с орбитальной нашей станции.

Нэя прижалась лицом к его груди, к облегающей майке, но даже сквозь ткань он уловил нежность и доброту её лица.

Отдав ей куртку, он остался в майке без рукавов. Нэя потрогала горячие мускулы любимой прежде руки и вздохнула. Нащупала еле ощутимый шрам на предплечье, след от пули, выпущенной Нэилем. Удивительно, но когда прошла её боль, любовь вернулась. Даже сейчас ей хотелось оказаться с ним у себя в подушечках и простить ему всё окончательно. И он, она нисколько и не сомневалась, улавливал её мысли, или мечты, всплеск прежнего желания, всё то, о чём она молчала. Потому что прикасался к ней так, словно осторожно готовил её для действа, невозможного сейчас по любому. Не так скоро во всяком случае. И улавливая его готовность, Нэя ощущала своё бессилие запретить собственное влечение, готовность уступить ему, наливаясь и сама томительной тяжестью внизу живота. Она попыталась отстраниться, стараясь выйти из недостойного состояния, не уважая себя за свою низкую животность, как она считала.

— Завтра выйдешь? Я буду тебя ждать в машине, где в тот раз, помнишь…

— Я должна подумать, — протянула она опять же капризным голосом обиженной девочки. Может, она, действительно, была отчасти и глупышкой, приостановив своё развитие в плену у колдуна, или же таким образом пыталась усилить его влечение, представив себя беззащитной, маленькой. Но она и была маленькой и беззащитной, и ему нравилась подобная разновидность любовной игры.

— Может, приду… может, не смогу… — она растягивала окончания слов, вызывая прилив нежности, желание подставить свои губы, чтобы ловить это тихое звучание, как росу с лепестков её губ…

— Я буду ждать долго…

— Только знай! — она надула губы, пытаясь изобразить строгость и неумолимость, — Если ты посмеешь войти ко мне в «Мечту», как проделывал это прежде… Уже на следующий день меня здесь не будет! И ты меня не найдёшь! Повторения того, что и происходило, невозможно!

— Милая… — прошептал он, и рука заползла под её подол, скомкав его на коленях. Её повелительные слова вовсе не прозвучали столь убедительно, как она воображала.

— Не трогай, не трогай же…

— А если я войду в «Мечту», что будет? Ты воткнёшь в меня тот самый нож, который и держишь под подушкой? Но ведь нет там никакого ножа. И не было никогда. Да и опасно спать с холодным оружием в обнимку…

— Жаль, что я не догадалась взять этот нож с собой в тот отсек! — она нашла в себе какую-то, завалявшуюся в укромном углу сознания, частицу самообладания и сильно сжала колени, не пуская его дальше. Он сразу сделал вид, что просто гладит её ноги в знак дружеского и ни на что не посягающего примирения.

— С ножом? В тот отсек? Ты уверена, что смогла бы воткнуть в меня свою игрушку? Ещё одна мстительница за прекрасного и длинноногого человека, к гибели которого я не причастен. Но кто-то сделал меня за это ответственным. Кто-то вдохновил на такой вот подвиг… Почему я не догадался сразу…

Он прижал к своим губам два сжатых кулака и замолчал.

— Разве Гелия пыталась тебя убить? — поразилась она.

— Ты думаешь, что кроме Гелии не было желающих за него отомстить? Странный разговор у нас получился…

— Да. Какой-то замкнутый круг, в котором прошлое продолжает истязать наши души совместно… Давай не будет возвращаться к этому? Раз уж я… тут с тобой, и мы помирились… — она порывисто обняла его. — Я знала, я чувствовала, что ты постоянно гуляешь тут, где-то рядом, по ночам. Я знала точно, что сегодня увижу тебя здесь. Ты учуял мой зов, как тот самец бабочки? Я так тоскую по тебе…

Порывистое объятие перетекло в длительные и, в сущности, невинные поцелуи. Как если бы это та самая девочка в бирюзовом платьице сидела с ним на брёвнах у бирюзовой реки…

Дуновение былых дней настолько ощутимо возвращало и ему, и ей утраченную чистоту чувств, хотя и путало мысли. Она схватилась за него из-за возникшего вдруг головокружения, будто и в самом деле сидит на вершине пирамиды из брёвен на берегу реки и есть риск свалиться вниз. Она пребывала там же, где и он, в том самом утраченном дне, и он видел то, чего видеть во мраке было невозможно. Как мерцает отражённое сияние бирюзовых вод в её глазах. Как уплывает её сознание, тонет в той самой быстротекущей реке, страх перед которой она так и не смогла преодолеть.

— Такое чувство, что меня утягивает течение реки, на глубину… — прошептала она доверчиво и жалобно. Если бы он взял её на руки и утащил в её комнату-шкатулку, она подчинилась бы всему. Но он чуял, что не стоит спешить. Если она выйдет к нему следующей ночью, это и будет знаком того, что вина окончательно снята и отброшена. Он засмеялся и стал тормошить её, будто хотел столкнуть вниз. Но под их ногами была надёжная лесная почва, и она ответно засмеялась, приходя в себя. Пугающие глубокие воды бирюзовой реки ушли в провалы времени, тогда как реальная река продолжала своё течение вдоль столичной окраины. Далековато отсюда, а потому и не нырнёшь в неё, как ни старайся.

— Вспомнила вдруг Дальние Пески, — сказала она. — Может, как-нибудь искупаемся там?

— Как-нибудь, — согласился он. — Да хоть завтра.

— Завтра? Нет, я не могу. У меня же назначена встреча с заказчицами в столице, а потом…

— А потом очередное бегство от того, что тебе настолько и невыносимо. И мы опять будем бесконечно разговаривать с тобой у меня в машине про тайны твоего великолепного аристократического рода…

Они дружно засмеялись. Не без грусти, что и это уже не повторится.

— У меня уже не осталось тайн от тебя, — Нэя переключилась с нижнего томления на более высокую жалость к нему. Исчерпав ресурс жалости к себе, она впервые задумалась о его глубинной ущербности. Ни оборотень, ни небожитель, а человек с большими проблемами в своём, внешне потрясающем, но внутренне больном существе. Если бы был жив Тон-Ат, как много он объяснил бы ей в нём, а она сама, маленькая невежда, всю