Марсельская сказка - Елена Букреева

Хохотать больше не хотелось. Я поцеловала его глубже, чтобы затем скользнуть губами к его скулам, а следом и к шее, прикусывая горячую матовую кожу. Реми тихо и хрипло застонал, сжимая руками мои ягодицы, а затем и вовсе сбрасывая с моих плеч жакет, а после задирая это совершенно ненужное платье. Слегка отстранившись и встретившись с его пылающим взглядом, я приподнялась и сняла платье через голову, предоставляя ему обзор на полупрозрачную сорочку и горошины сосков, натягивающие ткань в районе груди. К ним он и припал губами, потянувшись ко мне, и я тихо ахнула, зарываясь пальцами в его густые волосы. Я так давно не испытывала этого и так давно никого не желала — настолько сильно, что вместе с истомой внизу живота пульсировала и боль.

— Ты не будешь жалеть об этом? — спросил он, подняв на меня взгляд.

— Нет, — тихо отозвалась я. Реми улыбнулся, наклонившись к моей груди, но, тихо выдохнув, я взяла его за подбородок и заставила встретиться со мной взглядом. — А ты? Ты не будешь жалеть?

— Нет, — его большой палец очертил контур моих приоткрытых и пульсирующих губ. — Это было бы сродни самоубийству.

После этих слов нас обоих окутал туман всепоглощающей страсти, какой-то совершенно дикой необходимости почувствовать друг друга здесь и сейчас. «Что же мы творим? Конечно, мы будем жалеть об этом!». Эти мысли растворились в тумане в тот же самый миг, когда он, расправившись с брюками и моим нижним бельём, наконец вошёл в меня. Я застонала, напрочь забыв о соседях и сосредоточившись лишь на этих ощущениях, этой эйфории, разрывающей меня на части и в то же время делая как никогда целостной, будто собирая частички моей души, частички сердца, что давно находились в раздрае. Сущее наслаждение… оно разливалось внутри меня с каждым толчком, глубоким и плавным, с каждым поцелуем Реми, с каждым его прикосновением. Я поднималась и опускалась на него, будто всегда знала этот ритм, всё было слишком идеально, даже… неправдоподобно. Закрывая глаза, я словно видела себя в темном сыром подвале водонапорной башни, но затем Реми увлекал меня в поцелуй, и все пережитые ужасы растворялись в этой всепоглощающей ласке, в чувстве абсолютной безопасности. С ним и не могло быть иначе. Я всегда балансировала на грани рядом с Реми, но никогда не срывалась в пропасть, никогда не падала в сплошную черноту, приводящую к гибели — только к удовольствию. И сегодня это падение настигло нас обоих.

Моё тело тонуло в сладостных судорогах, пока я прижималась к Реми, отдавая всю себя и всего его получая взамен. Ни с одним из обоих мужчин, с которыми я проводила ночи, я этого не чувствовала. Нечто иное, будто не с этой планеты, ощущение абсолютно интимное, запоминающееся надолго, может быть, навсегда, и наркотическое, заставляющее желать ещё и ещё. Я знала, прекрасно знала и чувствовала, что Реми испытывает тоже самое, и его потребность в моих губах в этот момент едва ли не заставила меня перешагнуть грань снова. Я крепко обняла его за шею, а он прижал меня к себе. Мы оба тяжело дышали, разорвав поцелуй, что теперь чувствовался иначе, и посмотрели друг другу в глаза.

Реми улыбался.

А мне снова хотелось смеяться. Неужели это снова они? Колокольчики?

Неужели я и правда чувствую это неслыханное и невиданное счастье?

Глава 25. Ирисовое поле

Порой совершенно не особенные и ничем не выдающиеся моменты запоминаются на всю жизнь, вытесняя даже самые яркие воспоминания. Мне казалось, такой момент уже прожит мной: шестилетняя я стою на заднем дворе, держа Шарлотт за руку, и мы с открытыми ртами смотрим на стаю перелетных птиц, возвращающихся в Дирлтон. Но эту картинку, яркую картинку, которую я несла сквозь года, вдруг вытеснило что-то совершенно новое, и теперь, закрывая глаза, в моей памяти всплывает тот самый миг:

Мы со всех ног несемся вниз по улице, весело смеясь и без конца оборачиваясь на соседку, что бежит за нами, плюясь ругательствами. Реми на ходу застегивает рубашку, я стараюсь не уронить наш пирог, а мадам преклонного возраста хриплым голосом кричит: «Воры! Это воры! Они вторглись в квартиру бедняжки Анаис! Вызывайте комиссаров!» Сущее безумие! Безрассудство! Ребячество! Наш счастливый хохот обгоняет ветер, и мы бежим, бежим что есть мочи от этой старухи, пока не отрываемся от неё, теперь слыша лишь глухое эхо проклятий, что сыпятся в наш адрес.

Или другое воспоминание, столь же яркое и столь же неособенное:

Едва дверь крайслера захлопывается, я перебираюсь на водительское сиденье Реми, устраиваясь на его коленях, и крепко его целую. Так бесстыдно и легкомысленно, позволяя его рукам блуждать по моей спине, а губы опуститься на мою шею. «Мы должны ехать, Эйла, и так привлекли слишком много внимания», — в секундных перерывах между опаляющими поцелуями бормочет он, пока я зарываюсь пальцами в его светлые волосы и в удовольствии прикрываю глаза.

А может быть, ещё раньше, когда мы лежали в объятиях друг друга в этой пустой квартире, и Реми делился со мной самыми безобидными воспоминаниями о войне, а я в ответ рассказывала ему о своём детстве.

Но вот я здесь — в десятках миль от прожитых моментов. Расстояние между нами всё растёт и растёт, обещая вскоре обратиться в месяцы, а затем и в годы, но эта горечь, эта тяжесть на душе почему-то тревожит меня уже сейчас. Разве это плохо — спрятать что-то настолько сокровенное в своём сердце, чтобы в минуты горя или отчаяния обращаться к этим воспоминаниям?

Наверное, это просто ужасно, ведь кроме воспоминаний у меня ничего не останется.

— О чём задумалась?

Если бы тёплая мужская ладонь не коснулась моего плеча, отодвинув в сторону спутанные тёмные локоны, я бы вряд ли услышала голос Реми, с трудом пробившийся сквозь толщу моих мыслей. Оторвав взгляд от окна, где поле играло с нами наперегонки, я растянула губы в улыбке.

— Ни о чем, — тихо сказала я, повернувшись к Реми. — Всего лишь засмотрелась в окно. Пейзажи завораживают.

Он мягко улыбнулся мне, отчего в уголках его глаз появились морщинки.

— Подожди до вечера и ты увидишь настоящие пейзажи.

Растерянно кивнув, я снова отвернулась к окну. Падение в водоворот мыслей в этот раз мягким не оказалось: я канула в бесконечность собственной глупости, разбилась об острые скалы вопросов, утонула в отчаянном бессилии. Близость с Реми выбила почву у меня