Испорченные сказания. Том 3. В шаге от рубежа - Ксен Крас

Боль от потери правителя и друга поутихла так же, как притупилась боль от потери родителей и сестры, вместо неё осталось иное чувство, неприятное, но сильное, именно оно не давало покоя. В случае с семьёй оно не приносило никакого успокоения и было совершенно бесполезным, но в случае с Гийером… Жажда мести помогала переживать любые выпавшие на долю регента напасти, и теперь пропажа того, кто мог помочь отыскать виновников, оставила в душе лишь тьму. Злость и нетерпение подчиняли волю Клейса, и ничто не помогало мужчине бороться с нахлынувшими воспоминаниями.

Нужно лишь добраться до бывшего рыцаря, доставить его в Санфелл, а дальше регент отыщет способ развязать язык беглеца.

Поход, в который культисты собирались слишком быстро, впопыхах, забывая многое из того, что могло пригодиться, не понравился Цому с самого начала. Он сам успел прихватить только тёплую одежду, сумку, где лежали папирус и перья, верёвка и несколько отрывков ткани, непонятно зачем и откуда оказавшихся там. Может, он что-то собирался протереть или купил что-то завёрнутое в них в городе? Ещё у него были вещи, надетые в тот день, но то, что подходило для службы в замке, совсем не помогало за его пределами. Холодные, быстро пачкающиеся, легко рвущиеся и натирающие, стоит только немного намочить, вещи. Слугам шили не меньше двух нарядов для важных событий, второй, запасной, требовался на случай, если первый запачкается. Два наряда для повседневной работы, один утеплённый и один для выхода в город. Его Высочество продолжил начатые старым королем, Фалином Добрым, перемены и нововведения.

Цом был благодарен Клейсу Форесту, тем более что ему самому подарили почти в два раза больше нарядов и прекрасные сапоги, которые юноша долгое время опасался надевать. Ему казалось, что он испортит их, перепачкает, порвёт и те перестанут быть поводом для гордости и хвастовства. Вторые сапоги Его Высочество подарил Цому, когда узнал об опасениях слуги, и только тогда юноша надел обновку.

Уже привыкший к сытой и размеренной жизни, явившийся из деревни человек не сумел утащить с собой всё то, что ему надарили, и скучал по хорошей непыльной работе. Особенно когда под ногами хлюпало болото, а в лужах застревали ноги.

Денег, чтобы приобрести котелки и другую утварь, без которой было невозможно путешествовать, ни у Тимаи, ни у кого-то другого с собой не оказалось. Оно-то и правильно, с такими вещами на похищение не идут, а после задерживаться и тем более возвращаться домой слишком опасно. Оставить же что-то по дороге, за стенами, у доверенного лица никто не подумал. Юноша ворчал, что это следовало сделать, так как непонятно было, как выживать с голыми руками, да ещё и тащить принца, которого следовало кормить и лечить в первую очередь, если он заболеет, но после того, как Цому напомнили, что он и сам не проявил чудес сообразительности, когда это потребовалось, слуга устыдился и замолчал.

Аурон Старскай, который на самом деле, скорее всего, был каким-нибудь безродным Цвогом, или Садом, или Огом – обычно никто знатнее бастардов не приходил в оруженосцы, так говорили рыцари, – не страдал от голода так сильно, как слуга регента. Разумеется, ему доставалась лучшая часть доступной еды, ведь принц – необходимое и самое ценное приобретение Культа Первых. Ему помогали умываться и делились с ним лучшей одеждой, которую удалось взять. Поначалу, пока радость от свершившегося похищения не поугасла.

Слуга Клейса Фореста знал, что это не настоящий принц, с ним поделились информацией ещё когда только планировали, как провернуть похищение. Юноша понимал, что никто не позволит культистам похитить настоящего Аурона Старская, никакие раскрытия Культа не имели значения, когда дело касалось будущего короля. Его Высочество смог удивить Цома – мальчик был слишком уж похож на того, кто уже совсем скоро пройдёт коронацию. Издалека Цом обязательно бы их перепутал, а никто из культистов никогда не видел наследника Гийера Старская или не подходил слишком близко, чтобы хорошенько разглядеть и запомнить. Хотелось в это верить. И всё же настоящий принц казался юноше более тонким, можно даже сказать хрупким, его лицо выглядело мягче, нос никогда не ломали и потому тот не имел никакого изгиба посередине. А ещё настоящий принц был пониже ростом.

Тот человек, который выдавал себя за Старская, был простолюдином, как и Цом, а у Аурона Старская читалось на лице… благородство. Величие, или, как говорил юноша, знатство. Только этим словом Цом мог описать свои ощущения, которые возникали, когда он смотрел на лордов и леди. Принц отличался от всех людей совсем как Его Высочество, как придворные лорды и леди, как прибывающие гости из Династий и Ветвей. Хорошо, что культисты не разглядывали юношу слишком пристально, не думали, почему нос отличается от того, который изображён на портретах, если видели таковые, впрочем, это неудивительно – художники всегда приукрашали королей и королев, об этом знали все.

К тому же похищенный блондин хорошо играл свою роль, порой ему верил и сам Цом. Мальчик требовал его отпустить, обещал то золотые горы, то расправу, грозился Богами, клялся, что те не позволят неподобающе относиться к принцу, снова убеждал. Он говорил скорее как Цом, а порой использовал такие словечки, что у слуги регента краснели уши. Его речь совершенно не соответствовала тому, как следует общаться знати, но люди из Культа Первых не только не видели близко сына Гийера, но и тем более не общались с ним, особенно в подобных ситуациях, когда каждый мог сорваться, испытывая огромное волнение.

Ненастоящий Аурон был хитёр и достаточно образован, часто он использовал много умных слов, смысла которых не понимал слуга регента, а может, и сам мальчишка. Уверенность придавала произнесённому вес. Похищенный упоминал названия оружия и масти лошадей, он говорил про турниры и балы, рассуждал о наказаниях, которые ждут похитителей. Культисты велись на эти речи и с каждым днём выглядели лишь довольнее, несмотря на постоянное ощущение голода. Они гордились собой – смогли провернуть то, что не удалось даже их всесильному вожаку Ивтаду. Главаря упоминали постоянно, словно поклонялись ему, а не Первым.

Долгий и тяжёлый путь не желал заканчиваться. Когда Цом спросил, сколько дней им ещё осталось и получил в ответ, что пока не прошли и трети, ему сложно было не выказать огорчения, скрывать эмоции слугу не обучали.

– Мне не нравится этот поход. Я редко отлучался из своей деревни, только в ближайшие города, чтобы что-то продать или купить. Но не так. Это не такой поход был, намного меньше. Я не уставал. А ещё у нас была еда с собой, и туда, и обратно. Единственный долгий мой поход – в Санфелл. Но там я шёл с соседями, и они всё собирали за меня, они знали, что надо. И у меня была лошадь. Она, хоть и молодая была, но хромала, немного – собака её в детстве покусала. Сильно, чего-то повредила. Тоц, сосед мой, думал, помрёт, а она выжила. Нрав при этом дурной заимела и кусачая стала, вредная… Ух! Только зазеваешься, а она хвать! Всё равно кого хватать, хоть меня, хоть кого она первый раз видит. Чужаков не любила совсем, как злая псина, – никого близко не подпускала, мне тоже на привалах много раз доставалось, ухо мне куснула. А всё равно ехать лучше, хоть на дурной кобыле, чем ходить пешком.