Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев

очень хочет, чтобы она стала артисткой?..

Все! Я передал трубку Глебову. Он еще о чем-то поговорил с Мансуровой…

Такой же трюк проделали мы с помощью Ирины Скобцевой: она связалась с Борисом Евгеньевичем Захавой – ректором училища (они тогда вместе снимались в «Войне и мире»). Результат тот же…

Осталось убедить дочь не делать следующего шага! Конечно, были слезы… Но лучше поплакать раз, чем потом всю жизнь…

Итак, дочь Светлана – филолог, сын Андрей – технарь… Хватит в семье и одного чокнутого…

А записал я этот рассказик в надежде, что, может, его прочтут те, кто спит и видит себя на обложках журналов, в шуме рукоплесканий и утопающими в цветах…

«Новый русский»

Так уж сложилось в нашей семье: если дед уединится в комнате ли, в беседке ли на даче, значит, «Чапай думает» – входить, подходить никто не смей.

Бывало, маленькие внуки Алеша и Женя, злясь на предка, один – молотком, другой – еще каким-нибудь не менее увесистым предметом били по дверным стеклам – требовали внимания деда к себе. Цветные витражи – в мелкие осколки… а внуки грозили…

Алеша: Вот уйду, и ты никогда меня не увидишь!..

Женя: Когда вырасту, в жизни в школу не пойду. Будешь знать!..

Внучка Надя стекол не била: она настойчиво позвякивала дверной ручкой.

– Кто?

– Это я, дедуль.

– Я работаю!

– Я тоже хочу работать…

Ну что тут поделаешь? Во-первых, женщина, во-вторых, человек ведь не поиграть просится, а работать. Разрешаю.

– Дай мне бумагу и… этот… хланастел…

– Фломастер?

– Хла-на-стел!.. – Надя произносит слово по слогам, обиженно и с укором. Делает несколько закорючек на листе и демонстративно покидает кабинет.

– Это что? – спрашиваю ее вдогонку.

– Тебе письмо.

Я читаю вслух и стараюсь тоже по слогам: «Дедушка, я тебя люблю»…

– Нет! – дрожат ее губки. – Там написано, что я с тобой не дружу!..

Так было когда-то, давно. Теперь, думаю, внуки даже радуются, что дед изолируется от них – меньше ворчит…

Однажды в дачной беседке «ваял» я режиссерский сценарий. В голове, конечно, круговерть от всевозможных мыслей: мало хлопот чисто творческих, так надо еще изловчиться и втиснуть задуманное в копеечную смету. Надо во что бы то ни стало достойно пронести этот финансовый хомут через весь фильм, и так, чтобы не было при этом художественных потерь… Вот таким образом, с терзаниями, входил я в рынок…

Чувствовал в себе раздражение, чертыхался про себя, злился на всех и вся. А тут еще Женька маячил перед глазами: я давно заметил, что он ходит, как конь вокруг колодца, и все косится на беседку.

– Евгений, ты чего маешься?

– Дедуль, поговорить надо…

– Входи.

– Только я серьезно хотел потолковать.

– А разве я когда-нибудь говорил с тобой несерьезно?

– Не… Но я хотел по-мужски…

Та-а-ак, смекнул я: сейчас он покажет мне во всей красе реформы, свободу, плюрализм… Наверняка, насмотревшись видиков, про секс будет спрашивать. Сгруппировался, как перед прыжком в ледяную воду, настроился на сексуальную волну. Говорю:

– Давай, Женечка, по-мужски. – А сам думаю: «Надо как-то потоньше и без сюсюканья побеседовать – парень-то уже не маленький, десять лет уже».

Внук сел, положил ногу на ногу, скрестил руки на груди – очевидно, ему казалось, что так он выглядит солиднее.

– Это будет наш секрет, – предупредил меня Женя.

– Разумеется.

В упор глядя на меня, не меняя величественной позы, он напрямик изрек:

– Дедуля! Одолжи мне миллион рублей!..

«Рублей» резануло словно дрелью по черепу (Женя картавил).

Фантастика какая-то! Это три моих месячных пенсии! Тогда я еще не получал «президентскую»… Нет, лучше бы про секс…

– Женя! Все дорожает… Но игрушка за миллион?!!

Он с досадой выдохнул, встал и посмотрел на меня как на дите неразумное.

– При чем здесь игрушки? – И видно было, что он расстроен моей реакцией. – Я ж серьезно…

– Но миллион! Миллион, Евгений, зачем?..

Он подсел вплотную ко мне и, слегка постукивая ребром ладони по столу, шепотом втолковывал:

– Я куплю акции… через год получу дивиденды… И с тобой рассчитаюсь… с процентами…

В слове «процентами» его «р» снова резануло мой слух…

Вот напасть! Я сам, как щенок, барахтаюсь в рыночном омуте – не знаю, где спонсора на фильм раздобыть, а внук запросто кидается словами «акции», «дивиденды», «проценты»… Может, это и есть новое поколение? Может, это им дано увидеть свет в конце тоннеля? Может, так и надо строить светлое капиталистическое будущее?.. Да-а!..

Но все же поговорили мы и серьезно, и по-мужски. Про все. Про то, что деньги надо заработать. Про то, что легко они достаются жуликам, авантюристам, аферистам, коих расплодилось нынче как саранчи – это они обирают доверчивых людей… Тут и «МММ», и «Чара», и «Тибет», и прочая нечисть…

Я сказал внуку, что к 10 июля (это его день рождения) мы с бабушкой уже решили подарить ему новый велосипед. Глаза у мальчика блеснули искорками удовлетворения и надежды. И совсем по-детски, не скрывая улыбки, попросил:

– Дедуль, ты про это никому. Ладно?

– Мы же мужчины!..

Женя оседлал старенький велосипед, увешанный всякими прибамбасами, и, скрипя и тарахтя, рванул к калитке.

Я, глядя ему вслед, подумал: «Надо будет когда-нибудь у него спросить: что мне с ваучером делать?»

Шапочное знакомство

Когда Василия Макаровича Шукшина не стало, вдруг откуда-то появилось невероятное число его друзей. И все они наперегонки торопились поведать миру о своей особой близости к этому талантливому, красивому человеку…

Я же был знаком с ним, как говорится, шапочно: просто, встречаясь, здороваясь на ходу, спешил выразить ему свое искреннее уважение. Признаться, было приятно отмечать для себя, что и он отвечал на мое «здрасьте» с искоркой симпатии. Только и всего, что было между нами.

Однажды в длинном мосфильмовском коридоре, где всегда была беготня, суета, столкнулись мы с Василием Макаровичем, что называется, «нос к носу». И тут впервые пожали друг другу руки.

– Что-то давненько не видать вас было, Макарыч, – сказал я.

Он поправил расползавшуюся под мышкой пачку книг и, не отрывая взгляда от них, ответил:

– Ездил к землякам за руку подержаться…

Это было в ту пору, когда он был захвачен замыслом поставить фильм о Степане Разине, а ему то давали на это денег, то не давали, то разрешали, то отговаривали, то просто запрещали… Шукшину было невыносимо тяжело, он страдал – порой до отчаяния. Нетрудно представить, как нужны были ему тогда друзья, товарищи, их поддержка…

И мчался он на родину – на Алтай, в село Сростки, к матери, к