Экипаж машины боевой - Александр Кердан

– Это, Вася, сделать нам легко, – важно сказал кадровик, – как два пальца об асфальт…

И слегка заплетающимся языком тут же изложил план действий, самым неожиданным из которых оказалось законспектировать все последние доклады Горбачёва, связанные с перестройкой и гласностью.

– А это зачем? – искренне удивился Нахимчук. – Ну, мобилизационные документы, приказы, положения – это понятно, а доклады-то зачем? Я же не политработник…

– Эх, Вася! В том-то и дело, что не политработник! На этом и погоришь!

– Как это «погорю»? – не на шутку испугался Нахимчук.

– А вот так… – кадровик приблизил к нему покрасневшее от выпитого лицо. – Ты же знаешь, что всех представленных к званию полковника пропускают через Военный совет округа. Так вот там тебя и рубанут!

– Кто рубанёт!

– Ясно кто – «Факел перестройки».

«Факелом перестройки» прозвали рыжего генерал-майора, недавно прибывшего из Куйбышева на должность начальника политуправления округа.

– Этот «Факел» на последнем Совете трёх претендентов зарубил за то, что генсека процитировать не смогли. Уяснил? – спросил кадровик.

Нахимчук кивнул. И дело закрутилось.

– …Буду я точно генералом, стану я точно генералом… – надрывалось соседское радио, возвращая Нахимчука к событиям вчерашнего дня, когда на экстренном собрании офицеров начальник управления зачитал приказ о присвоении ему звания полковника, вручил заветные погоны и папаху. Какое это было мгновение!

Конечно, через своего друга – кадровика он уже заранее знал о пресловутом приказе, и даже новый китель с полковничьими погонами в окружном ателье заказал, и к парадной шинели погоны сам лично пришил, исколов иголкой все пальцы… Да что там погоны! Он и отпуск себе подгадал к этому дню, и путёвку в военный санаторий – опять же, по блату – раздобыл. И в какой санаторий! В Архангельское! Туда офицеров ниже полковника просто не пускают. А летом там – одни москвичи.

«Ничего, – думал Нахимчук, – нам и февраль сойдёт. Зато какие перспективы этот отдых может предоставить… Скажем, окажется соседом по обеденному столу какой-нибудь большой человек из Минобороны… И я ему понравлюсь. Уж я постараюсь это сделать! И тогда…»

Нахимчук нашарил ногами тапки, поднялся, с хрустом потянулся и, с удовольствием глянув на своё отражение в трюмо, шёпотом, чтобы не разбудить мирно спящую жену, поздоровался: «Здравия желаю, товарищ полковник!» На него взирал сразу из трёх зеркал толстый волосатый мужик в майке и семейных трусах до колен. Он долго и старательно разглядывал своё широкое лицо, точно видел впервые. Крупный нос с ложбинкой посредине, большие, навыкате серые глаза, залысины на лбу… Жёсткая линия рта. Словом – настоящий полковник. А полковник, он и в Африке – полковник. Сам не замечая того, Нахимчук всё бормотал прицепившуюся фразочку: «Буду я точно генералом, буду я точно…» Он подобрал живот, одобрительно улыбнулся своему отражению и пошлёпал в туалет, на ходу смакуя, что предстоит сделать в первый день отпуска. Сегодня он без очереди купит билет на самолёт. Нахимчук специально не покупал его заранее, будучи подполковником, чтобы нынче насладиться открывшейся возможностью…

Он не спеша побрился. Так же со значением выпил чай, который подала проснувшаяся наконец жена, такая же толстая и неуклюжая, как сам Нахимчук. Но и она, надоевшая за четверть века совместного быта, в это утро не вызывала в нём обычного раздражения своим растрёпанным, заспанным видом. И обыденный «Индийский чай» Рязанской чаеразвесочной фабрики показался ему необыкновенно вкусным.

Новый китель сидел на нём как влитой.

– Ой, Вася, какой ты… – счастливо всплеснула руками жена и почему-то прослезилась.

– Полно, полно, Зина! Чего сырость развела? Помоги лучше шинель надеть, – Нахимчук оттопырил назад короткие руки, отчего стал похож на фронтовой бомбардировщик Миг-15. Такие самолёты были на вооружении в тот год, когда он поступал в авиационное училище. Поступал, да не поступил: подвёл вестибулярный аппарат. Но в военных училищах страны тогда был недобор, и абитуриентам, кто не прошёл в лётное по физическим данным, предложили на выбор другие училища. Нахимчук выбрал общевойсковое командное… И не прогадал! Вот, стал полковником…

Он вышел на крыльцо, остановился, вглядываясь в серый небосвод, с которого сыпался мелкий, колючий снежок. Ветер, дующий со стороны Уралмаша, доносил запахи заводских труб и окрестных кочегарок и всё норовил залезть холодной пятернёй за отворот шинели. Но и это обстоятельство ничуть не расстроило Нахимчука. Напротив, и небо ему казалось не таким низким, и ветер вовсе не пронизывающим. Он с минуту потоптался на крыльце, раздумывая, какой дорогой направиться к кассам предварительной продажи билетов, что располагались на улице Свердлова. Пройти можно было двумя путями: срезав расстояние, через Харитоновский парк, и более длинным путём – через Вознесенскую горку.

Нахимчук пошёл там, где многолюдней. Так хотелось ему покрасоваться в новой серой папахе, делающей его выше и стройнее.

Как назло, в этот утренний час прохожих было немного. Да и те, что попадались навстречу, не обращали на Нахимчука никакого внимания, кутались в шарфы, закрывали носы воротниками однотипных пальто, спешили по своим делам. Впрочем, и это обстоятельство не поколебало его доброго настроения.

Нахимчук, тяжело и широко ставя ноги, поскрипывая снежной крупкой, дал кругаля и вышел на набережную Исети. Его взору открылись серые невыразительные дома на противоположном берегу. И только высотное здание обкома партии настырно лезло в глаза. «Белым клыком» окрестили свердловчане детище первого секретаря обкома Ельцина, недавно переведённого в Москву… А по эту сторону реки – старые полуразрушенные бараки да пустырь на месте дома Ипатьева, за ночь уничтоженного молодым и энергичным свердловским вождём. Говорят, Ельцин лично руководил этими работами. Он ведь – строитель по образованию. Наверное, за исполнительность и партийную непреклонность и пошёл на повышение.

«А что, может, и у меня ещё всё сложится удачно… Возьмут да переведут в Москву, в мобилизационное управление Министерства обороны… Для полковника-то я ещё совсем нестарый… К тому же с опытом работы и старанием… А там, в Москве, и до генерала – рукой подать!» – счастливо размечтался Нахимчук.

Он пришёл в кассы, предчувствуя долгожданный триумф, как подойдёт к окошечку и, раздвигая толпу, возьмёт свой билет вне очереди.

К разочарованию Нахимчука очереди-то возле воинских касс в это утро не было. Стояли всего три человека: лейтенант с эмблемами танкиста, какой-то старичок-отставник и женщина средних лет, очевидно, жена или мать военнослужащего. В общем-то, можно было бы встать за ними.

Но Нахимчук с осознанием своей правоты бесцеремонно подошёл к окошечку, отстраняя лейтенанта, подал кассиру проездные документы:

– На утренний самолёт до Москвы, будьте любезны… – как бы устало сказал он.

Пока кассир звонила в аэропорт, Нахимчук снисходительно оглядел стоящих. Лейтенант совсем зелёный – шинель ещё не износилась. А старичок, видать, воевал… Составить мнение о женщине Нахимчук не успел – кассирша доложила с почтением в голосе: