Дредноут - Чери Прист

Пока она смотрела и пока резные тени гор прыгали по рельсам и поездам, мужчинами и женщинами «Дредноута» овладело какое-то напряженное оцепенение. Возможно, оно распространилось и на «Шенандоа» — это была последняя секунда, определяющая ход событий, после чего все могло пойти по-другому и столкновение могло завершиться совсем иначе — или даже вовсе не начаться.

А потом миг колебания канул в Лету с таким грохотом, точно взорвалась вся планета, — и разразилась битва.

Мерси не могла знать наверняка, но предполагала, что первый залп оба паровоза произвели одновременно, словно терпение и того и другого разом исчерпало себя и каждый выстрелил, торопясь воспользоваться возможностью начать нечто кошмарное. Ведь если первым будешь не ты, шанса дать сдачи может и не выпасть.

А может, «Дредноут» успел чуть раньше.

А почему бы и нет? Поезду Союза было что терять: он вез немало золота, и документов, и солдат, и в придачу сам являл собой дорогостоящий образец военной техники. Более тяжелый, более медленный и более ценный, «Дредноут» обладал одним преимуществом — грандиозной огневой мощью. Озирая вагоны «Шенандоа», тянущиеся один за другим, как связка сосисок, Мерси заметила только один топливный вагон и только одну платформу, вроде бы годящуюся для перевозки боеприпасов и артиллерии. Да, сам паровоз защищала броня, но его арсенал не шел в сравнение с предусмотрительностью и изощренностью тех, кто создавал «Дредноут» с расчетом на нападение.

Так что стратегия «Дредноута» была проста. Должна была быть простой, ибо выбор был жестко ограничен.

Держаться впереди «Шенандоа». Не дать ему опередить себя.

Сбить его с путей, если получится или если потребуется.

Огонь.

Медсестра снова и снова проигрывала у себя в голове этот миг, он повторялся снова и снова, снова и снова, по кругу, до бесконечности. Всю оставшуюся жизнь Мерси будет пугать эта секунда, всплывая в сознании, выдергивая ее даже из сна.

Она вслушивалась в этот миг, всматривалась в него, изучала сквозь оконное стекло и размышляла, имело ли это значение. Конечно, неважно, кто выстрелил первым, какой маленький шажок повлек лавину событий. Но простое знание того, что это могло и не иметь значения, не умаляло беспокойства ни тогда, ни впоследствии и не могло изгнать жуткого мгновения из ночных кошмаров Мерси.

Ее первой, очень естественной реакцией было пригнуться, съежиться, распластаться на полу — и молиться.

В ушах звенело, однако Мерси попыталась все же подняться и стоять хотя бы сгорбившись. Но поезд качался. Он качался, несясь вперед, сохраняя скорость, не давая «Шенандоа» подойти слишком близко, прилагая к этому все силы. Отдача от пушечного залпа, неровности пути, наледь на рельсах, грозящая поезду потерей равновесия, — все это мешало стоять на ногах и не давало сосредоточиться, вне зависимости от грохота войны и звона бьющихся стекол. Тугое эхо этих звуков металось в стальных и чугунных трубах.

Несмотря на яростный ветер, в вагоне скапливался пороховой дым — припорашивая серой пылью сиденья, проникая в любой относительно тихий угол среди трескучей неразберихи.

Было трудно дышать, а еще труднее — разглядеть что-либо, но тут одного из стрелков подстрелили, и он рухнул с занятого им места. Мерси кинулась к нему. Она не раз видела этого солдата, но не могла припомнить его имени. Удивление застыло на его мертвом лице.

Кто-то закричал. Мерси не разобрала что, но тут кто-то споткнулся о труп и едва не пнул её в плечо — случайно, посреди общего бедствия. Сообразив, чем она может быть полезной, Мерси вцепилась в тело мертвого стрелка и выволокла его из прохода, оттащив и прислонив к дальней стене, под глядящим на голые скалы окном.

Передняя дверь распахнулась, и в проеме возник Горацио Корман. Он не давал створке захлопнуться и боролся с драчуном-ветром, так и норовящим ударить человека по лицу.

— Миссис Линч! — взревел он.

— Я здесь!

— Идите сюда, быстро, вы нам нужны!

— Иду! — ответила она как можно громче, но никто не услышал ее из-за грохота. — Я иду, — повторила девушка, и рейнджер, даже если не разобрал слов, уловил смысл.

Он протянул ей руку, и только тогда медсестра осознала, что все еще стоит на четвереньках в проходе.

— Держись! — крикнул ей мужчина, стиснул запястье Мерси и легко вздернул ее, толкнув в проем, а потом прижал к внешней стене, там, где ярился ледяной вихрь, и захлопнул наконец дверь. Они застыли на платформе над сцепкой, качающейся так, словно ее создавали специально для того, чтобы не дать никому стоять на этой площадке, а поезд все трясся и дергался от каждого нового выстрела пушек на паровозе, точно тонкий конец пастушьего кнута.

— Держись, — настойчиво повторил рейнджер, взял руку медсестры и положил на поручни.

Мерси сжала перила, чувствуя, как холод железа пиявкой присасывается к ладони даже сквозь перчатку. Эту ограду ставили просто для ориентира, а не для того, чтобы на нее опирались. И уж конечно она не предназначалась для того, чтобы помочь незадачливым пассажирам в подобных обстоятельствах.

— Скорее! Мы на виду! Если нас заметят и выстрелят, то наверняка попадут.

Ей хотелось верить, что никто не выстрелит, — как тогда, когда южане, возможно, увидели в вагоне поезда женщину, а сейчас им к тому же известно о присутствии рейнджера Кормана… может, они узнают его по шляпе и позе. Но вдруг она осознала нечто поразительное: его шляпа исчезла, ее либо унесло куда-нибудь в горы Юты, либо она валялась где-нибудь в одном из вагонов, неизвестно в каком. Темные волосы мужчины дико развевались, одинокая белая прядь мелькала среди них, как пламя свечи.

— Я иду, — сказала Мерси, сразу впустив в рот и горло зиму. Она закашлялась и зажмурилась: ветер резал глаза до слез, а слезы примерзали к коже.

Медсестра вслепую потянулась к двери и, все еще стоя на четвереньках, нашарила ее. Рейнджер обхватил девушку, прикрывая ее, насколько можно, своим телом; и, когда дверь открылась, они оба разом ввалились в вагон.

Мерси сильно ударилась об пол ладонями, но о своих обязанностях не забыла.

— Кому я нужна? — спросила она и тут же увидела рядового Хоусона, зажимающего руками клочья кровавого мяса у горла. — Дай посмотреть, — скомандовала она, подползая к раненому на четвереньках, хотя и в таком положении чувствовала себя не слишком устойчиво.

Что-то — ярко и очень громко — взорвалось совсем рядом.

Оконные стекла лопнули, осыпав осколками вагон. Солдаты закричали — от ужаса или от боли, а когда миг хаоса пролетел, повсюду была кровь — много, много крови, — а к занесенному в пассажирский вагон снегу присоединились пороховая гарь и осколки стекла.

— Сестра! — завопил кто-то.

— По очереди! — рявкнула она в ответ, но все же оглянулась через плечо и увидела Пирса Танкерсли с длинным порезом через весь лоб, красным пятном на плече и осколком, торчащим из руки. Скверно, но не так скверно, как рваная рана на горле у рядового Хоусона, так что она сказала: — Туда, мистер Танкерсли. К той стене. Все, кому нужна помощь, — к той стене!