Орден костяного человечка - Андрей Буровский

Тут только до Чуя дошло, что Хороля говорит с ним по кетски.

— Ты понимал все наши разговоры…

Чуй не спрашивал, он констатировал факт.

— Понимал, — усмехнулся Хороля. — И в лесу, и сегодня, на кургане. И много других разговоров. Я помню — ты не хотел убивать. Поэтому ты будешь жить.

Не сводя с Чуя глаз, Хороля махнул рукой Асу. Тот потянул повод, и лошадь сделала первый шаг. Шумно выдохнул, шагнул верблюд, заскрипела земля под мягко-тяжелой ногой-лапой матерого верблюда Нара, стукнуло копыто о камешек. Караван пришел в движение. Караван проходил мимо, уходил, и все время, пока караван проходил мимо Чуя, Хороля стоял в той же позе. Последний конь прошел, кося умными глазами на людей, и Хороля поднял левую руку:

— Прощай.

Чуй только пожевал в ответ губами. И еще несколько минут юноша смотрел вслед каравану; Асу выводил животных на старинную тропу вдоль сопок.

Он стоял совсем один в прохладном воздухе раннего утра, под еще не жгучими лучами. Равнина, ставшая усыпальницей древних царей, лежала прямо перед ним, освещенная ясно, безлюдная. От каждого кургана шла густая, почти черная тень; очень длинная, гораздо длиннее, чем днем. До сих пор Чуй бывал здесь или раньше утром, или ночью, когда тени совсем другие. Уже далеко уходил караван, в сторону огромной черной тени от сопки. Наверное, самодийцы хотели уйти в роды горных хягасов, — на север, за Тигир-Балык.

Дорога пока что пустынна; наверное, караваны уже тронулись в путь, но добраться сюда не успели.

Только сейчас Чуй заметил, что обеими руками сжимает свой амулет — страшного костяного человека. Чуй поднялся на вершину кургана, к дудке. Хороля ничуть не солгал — мешок валялся такой же, каким загрузил его Чуй. Никто не раскрывал мешка, не вынимал из него золота.

Наверное, Хороля ударил Альдо, как только он схватил мешок. Альдо так и лежал в скомканной позе, свернувшись, как смертельно раненная рысь. Крови почти не было — значит, кровь стекала внутрь, в левое легкое Альдо. Чуй хорошо помнил толстый узкий нож Хороля, из очень хорошей, прочной стали; нож на все случаи жизни. Скотоводы хорошо разбираются в анатомии, в оружии, в ранениях — это слишком важная часть их жизни. Чуй сразу понял, что Альдо долго жить никак не может.

Чуй повернул Альдо лицом вверх, к вечному синему небу. Тело оказалось невероятно тяжелым, Чуй этого не ожидал; Альдо делал какие-то судорожные движения, бормотал, тяжело пахло как бы железом… Чуй понимал, что это пахнет кровь, и голова у него опять начинала кружиться.

Теперь Альдо лежал на спине, и натекшая в легкое кровь не должна была давить на сердце. Когда Чуй подошел, дыхания не было слышно, а теперь Альдо задышал сипло, с напряжением, со свистом. Губы у него стали совсем синие, и Чуй стал говорить слова, которые нужно говорить, когда кто-то уходит в нижний мир. И тут Альдо открыл свои глаза.

— Возьми пайцзу, — сипло сказал Альдо и от усталости закрыл глаза. Альдо так и лежал, все дышал и все никак не умирал. Он снова открыл глаза через несколько мгновений. — Возьми пайцзу, Чуй. Возьми ее.

Чуй помнил, где у Альдо пайцза. Пальцы легко нащупали тонкую серебряную пластинку с головой прыгающего тигра. Вот и все. Теперь он мог свободно двигаться по всем дорогам необъятной Монгольской империи.

— Уходи в Кашгар, Чуй, — еле слышно говорил Альдо, — уходи. Отними у них золото.

— Золото здесь, — перебил Чуй умирающего, — рабы оставили золото.

Улыбка тронула синеющие, фиолетовые губы:

— На то и рабы… Ты вот не верил, а рабы и есть всегда рабы… Уходи. В Кашгар уходи. Уходи.

Чуй понял, что Альдо будет повторять одно и то же, пока он все равно не согласится.

— Я уйду.

Альдо улыбнулся страшной, нечеловеческой улыбкой — век бы такой не видать.

— Уходи… В Кашгар. Там купец Мурад, надо к нему. Запомнил? Мурад.

— Я запомнил.

— Меня положишь внутрь кургана. Моя кровь будет в кургане. И потом сразу уходи. Уходи.

Альдо замолчал; по тяжелому дыханию, по тому, как кривилось лицо, было видно: ему трудно говорить. Чуй опять стал говорить слова, которые надо произносить над умирающим. Альдо начал вдруг страшно хрипеть.

Чуй поднял голову Альдо, положил себе на колени. Хрипение не прекращалось. Альдо продолжал улыбаться той же страшной улыбкой, которой не улыбаются люди: словно зверь вздернул верхнюю губу. Руки его странно двигались, будто Альдо снимал что-то с себя и бросал на землю. Потом Альдо перестал хрипеть, быстро-быстро забормотал что-то и стал вытягиваться. Голова у него стала тяжелее, и Чуй понял, что Альдо умер.

День уже начался, солнце стояло высоко. В синем-синем, пронзительном небе парили коршуны. На горизонте что-то шевелилось — наверное, шли путники, первые за этот день.

Тут только Чуй начал думать, что ему сейчас надо делать, чтобы спастись, и оценил положение. Он стоял на кургане, всем видный, возле грабительской дудки. У подножия кургана сохла совсем свежая земля, возле дудки истоптанная земля пропиталась кровью, а в дудке лежал свежий труп. Что мог… Что должен был подумать любой, кто застал бы его здесь? Вот именно, надо было срочно уходить.

Оружия у Чуя не было, еды — ни кусочка; одежда только та, что на себе. Мешок таил в себе огромное богатство: горы самой лучшей еды, табуны лошадей, богатые караваны из сотни верблюдов в каждом, самое лучшее оружие. Но сколько продлилась бы жизнь Чуя, узнай отряд из нескольких путников, что у него в мешке?

Пайцза гарантировала проезд куда угодно, от Китая до Бухары и до Руси: любой отряд и любой монгольский начальник пропустил бы Чуя, куда угодно.

Но очень уж не походил внешне Чуй на человека, у которого может быть пайцза. Такую пайцзу дают богатым купцам или тем, кто предан монголам и служит им, хотя бы и не в войске. У него был вид пастуха или приказчика купца из мелких. Сказаться ограбленным? Опять же — любой начальник монгольского разъезда непременно заинтересуется — что это в мешке у подозрительного человека? Жизнь Чуя продлилась бы ровно столько, сколько потребуется начальнику, чтобы заглянуть в его мешок.

А на горизонте шевелились крохотные фигурки, и задерживаться здесь тоже нельзя. Чуй задержался только, чтобы сбросить Альдо в курган, в темную грабительскую дудку. Странная мысль пришла в голову Чую: что Альдо попал не в свою компанию, улегшись в могиле древних скифских царей. Но и размышлять было не время.

Сгибаясь под тяжестью громадного богатства, Чуй сделал первые шаги по склону кургана. В любом случае надо идти. И не просто идти — пора бежать.

12 июня 1293–1300 год

Чуй шел через огромную долину, и над ним пели певчие птицы. Одна птичка словно приклеилась к Чую: как будто так и летела над ним несколько километров. В кушаке у Чуя лежала пайцза, взятая с Альдо, а главная мысль была: найти место для мешка, под тяжестью которого сгибался Чуй.