Корсары Ивана Грозного - Константин Бадигин

— Правда, правда, — вздохнул Афанасий Иванович. — Татары и детей малых в неволю берут и продают туркам, а турки их в свою веру оборачивают и военному делу обучают. Дай бог, скорее бы время пришло рассчитаться за все. И души убиенных, и полон, и кровь взыщет бог с басурманского племени.

Унылая далекая песня рязанской полонянки Марфы продолжала теснить сердце. Ни Афанасий Нагой, ни Петр Подушка издали не разбирали слов этой песни. Но они понимали ее душой, всем своим существом.

— Хорошо поет, — опять сказал дьяк, смахнув слезу.

Во дворе лениво залаял цепной пес.

В доме забегали слуги, шлепая по глиняному полу босыми ногами. Слуга тихонько приоткрыл дверь в комнату, где лежал посол.

— Афанасий Иванович, к тебе Алексей просится.

— Зови, — послышалось в ответ.

Вошел Алексей, главный приказчик мурзыnote 74 Сулеша. Загорелый, высокий, с небольшой русой бородкой и голубыми глазами.

— Здравствуй, господине, — сказал он, кланяясь, — с вестями к тебе.

— Говори! — Афанасий Иванович приподнялся, сел на ковер. Сейчас можно разглядеть в полумраке его тяжелое, мясистое тело, грузный живот, окладистую бороду. Жирная и отвислая грудь его колыхалась, как у женщины.

— Посол короля Жигимонда сегодня в Бахчисарай приехал. С ним тридцать четыре человека и девятнадцать колымаг, полных товарами, да стражи более трех сотен всадников. Я с одним погонщиком говорил, свой, русский. Так он сказывал, будто король хорошие поминки хану дает. Хочет, чтобы хан на Московскую землю ударил… И мурзы вчера на совете жаловались, будто им жен кормить нечем. Войны хотят. Совет держали, у хана сегодня будут требовать.

Алексей замолчал.

Афанасий Иванович обдумывал вести. Ему пришло в голову, что скоро предстоит неприятная встреча с ханом. Сколько уж их было, и после каждой посол подолгу мучился и болел.

Русская невольница Марфа продолжала свою песню.

Перед новым приемом московского посла Афанасия Нагого Девлет-Гирей решил выслушать советы своих приближенных. В маленькой комнате дворца, где обычно происходили секретные беседы, его с нетерпением ждали казанские вельможи-беглецы: князь Спат, Янгурчей-Ази, Улан Ахмамет. Здесь же сидели знатные мурзы и чиновник турецкого султана.

Поклонившись в землю хану, вельможи со всех сторон обступили его.

— Не верь царю Ивану, великий хан, обманывает он тебя, — начал князь Спат. — Он твердит о мире, а сам строит города на Дону, хочет взять Азов и открыть себе путь в Крым.

— Этот московский царь опаснее своего отца и деда, — поддержал Янгурчей-Ази, — он завоевал Полоцк, Казань, Астрахань, Ливонию. А если он польского короля одолеет, то и до последнего юрта Батыева доберется.

— Не верь ему, великий хан, — упрашивали вельможи.

— Мне говорил посол Афанасий, — сказал Девлет-Гирей, стараясь не смотреть в глаза своим чиновникам, — что московский царь большие поминки дает.

— Афанасий умеет медом глаза замазать. Я ни одному слову его не верю! — вышел из себя князь Спат. — Если царь Иван мира хочет, пусть магомет-гиреевские поминки дает, а посулами сыт не будешь.

— Хорошо, хорошо, — поглаживая черную бородку, повторял хан наступавшим на него вельможам. — Я подумаю, послушаем, что королевский посол мне скажет.

— Ногайские князья просили тебе передать, великий хан: если ты царевича своего на Казань с войском пошлешь, ногайцы с многими людьми ему помогать будут.

— Московский царь и на Тереке город поставил. Разве для мира города ставят? — гнул свое Спат.

— Помиришься с московским князем, он Литву извоюет, Киев возьмет. Станет города по Днепру ставить, — густым голосом произнес огромный татарин Улан Ахмамет.

— Он тебе поминки дает, чтобы короля Жигимонда извоевать, а когда короля извоюет, и нашему юрту от него конец. Московский и казанцам шубы дарил, а после взял Казань и Астрахань. Велики ли его поминки? А доходит ему сейчас от Астрахани на день по тысяче золотых.

Татары зацокали языками, закачали головами.

— Думали мы с царевичами твоими, — вступил в разговор ханский советник мурза Мансур, татарин с голым остроконечным черепом, — с нами многие князья и мурзы, и надумали мы за лучшее мириться с королем, великий хан, а московскому — войну учинить… На Москву ходить не будем, чем нам быть сыту и одету?

Девлет-Гирей с неудовольствием повел носом на своего советника. Но самый коварный выпад сделал турецкий чиновник, глаза и уши султана.

— Светлейший из светлейших, султан Селим, — сказал он, — вскоре снова шлет на Русь свое войско, и тебе, хан, не подобает мириться с московским царем.

Девлет-Гирей понимал, что мир с московским царем не желателен для вельмож. Однако он не разделял взглядов своих приближенных. Все зависело от поминок московского князя. Хорошие ежегодные поминки давали хану не меньше, чем грабительские наезды на Московскую землю. Мучительные боли в животе тоже играли свою роль. Последнее время он с трудом сидел на коне, и боевые походы его мало прельщали. Добыча от войны делилась между всеми, а подарки доставались немногим. Но султан опять требует шесть тысяч крепких русских рабов — гребцов для галер. Отобрать рабов у своих воинов нельзя. Прошлый раз султан потребовал всего тысячу рабов, а когда хан захотел взять их у владельцев, простых воинов, они твердо ему сказали: «То нам дано за службу, за кровь и за смерть. Кто что возьмет на войне, тем он и живет. Не отдадим своих рабов».

— Хорошо, все ваши слова у меня здесь. — Девлет-Гирей показал на голову. — И здесь. — Он показал на сердце. — Теперь оставьте меня одного, я буду думать. — На безбровом, круглом, как тарелка, лице хана выразилось нетерпение.

Крымские вельможи, турецкий чиновник, казанские князья заторопились к выходу.

Только огромный мурза Сулеш по-прежнему неподвижно стоял возле хана. Багровое лицо мурзы, изрытое оспинами, рассекал шрам. Он был слеп на один глаз. Говорили, что мурзу полоснул саблей воевода Шереметев, которого татары уважали за храбрость и боялись. Пожалуй, мурза Сулеш был самым умным вельможей при ханском дворе, и хан не обходился без его советов.

Девлет-Гирей, прихрамывая, придерживая живот рукой, сделал несколько шагов, опустился на мягкие подушки у стены и закрыл глаза.

— Мой верный Сулеш, — сказал хан после долгого молчания, — как я должен поступить, по-твоему? Я выслушал сегодня много слов, и мысли мои стали путаться.

— О сладкорукий! — ответил Сулеш. Он нагнулся к хану и шептал почти в самое ухо: — Турецкий султан снова задумал воевать Астрахань? Ему это выгодно. А тебе? Разве ты хочешь отдать свой юрт туркам? Если в Астрахани засядут турки, крымскому ханству придет конец.