Аптекарская роза - Кэндис Робб

— Я мог бы сразу догадаться, что здесь замешана женщина. Из-за них мы иногда становимся такими глупцами. — Торсби помолчал несколько секунд. — Миссис Уилтон тоже приложила руку к этому отравлению?

— Нет. Она даже не знала, кто был тот пилигрим, для которого Николас приготовил лекарство. Из-за того, что муж слег той же ночью, когда совершил преступление, она не сразу узнала о яде, а потому не смогла спасти Фицуильяма.

Оуэн разглядел в темноте неприятную улыбку на лице Торсби. Значит, он чересчур поспешно начал выгораживать Люси.

— Ты бы мне ничего не сказал, даже если бы она была виновна.

— В первую очередь я служу вам, ваша светлость.

Торсби хмыкнул.

— Думаю, нет. Хотя, вполне возможно, она невиновна. Так и быть, я принимаю твое объяснение. — Он покачал головой. — Почему так распорядился Всевышний, мне никак не понять. Фицуильям заслуживал наказания, но не от того, кто отмерил яд. А теперь мой архидиакон, видимо, сам одержим дьяволом. Под его влиянием оказался брат Микаэло. И кто еще? Ты должен уговорить миссис Уилтон принять мой план.

— На нее не так-то легко повлиять.

— Тебе давно пора придумать, как ее перевезти отсюда. — Архиепископ произнес это холодно, твердо, не терпящим возражений тоном.

Торсби ушел, оставив за собой леденящую тишину. Через несколько секунд Оуэн услышал удаляющийся топот его лошади.

* * *

Под пристальным взглядом Бесс Люси опустилась на табурет возле двери.

— Что за испытание придумал для тебя наш архиепископ, когда ты только что овдовела?

Люси ответила не сразу. Бесс отметила, что у подруги залегли тени под глазами — первый признак бессонных, тревожных ночей.

— Мужчины понятия не имеют, когда лучше не тревожить людей.

Люси вздохнула.

— Здесь оставаться небезопасно. Архиепископ хочет, чтобы я уехала на рассвете. Архидиакон, видимо, лишился рассудка. Но архиепископ добр ко мне, Бесс, он посылает со мной повозку и людей во Фрейторп Хадден. И сам поедет с нами, чтобы отслужить заупокойную мессу.

— Ехать во Фрейторп? Это в твоем-то состоянии? Даже не поспав?

— Шотландцы редко нападают в такой ранний час.

— Но ты ведь совсем не отдохнула, девочка моя.

— Отдохну позже. Тетя Филиппа позаботится об этом.

— Ну да, как она уже заботилась о тебе в прошлом. Не доверяю я ее заботам.

— Я бы не прочь выпить твоего бренди на дорожку.

— Пытаешься от меня отделаться?

— Бренди согрело бы меня, Бесс. И еще одно из тех одеял, которыми ты пользуешься в дороге.

Но Люси не смотрела на Бесс. Ее глаза были прикованы к мужу, закутанному в саван. Непривычное зрелище.

Бесс, сама дважды вдова, сразу поняла, что подруге нужно побыть одной, пока не начнется вся эта похоронная суета.

— Что ж, тебе не мешает согреться. Я принесу все, что ты просишь, если ты посидишь у окна и немного отдохнешь.

Люси пообещала так и сделать.

Бесс, тяжело вздохнув, ушла. Проходя мимо двери в лавку, она услышала, что Оуэн разговаривает с Тилди. Успокоенная тем, что эти двое остаются с Люси и услышат, если ей что-нибудь понадобится, Бесс торопливо вышла из дома через кухонную дверь, чтобы принести все нужное для непростого путешествия.

* * *

Когда Люси очнулась в полной темноте, то оказалось, что ее голова покоится на руке Николаса. Она ни за что бы не поверила, что сможет заснуть, когда муж только что умер. Такая усталость ее пугала. Она хуже соображала и могла наделать ошибок. Люси встряхнулась и, подойдя к окну, широко распахнула его, чтобы холодный воздух ее взбодрил. Николасу сквозняк уже был не страшен. Ветер обжег ей лицо, словно пощечина, и она окончательно проснулась, осознав ужасную реальность. Мужа у нее больше нет. Его добрые глаза навсегда закрылись.

А мужчины вокруг уже пытаются лишить ее всякой власти. Повелевают ею, говорят, где она должна похоронить мужа. По какому праву они вмешиваются? Почему-то утверждают, что якобы это для ее же пользы. Но почему вдруг архиепископа Йоркского и лорд-канцлера Англии заботит ее безопасность? Руководствуясь одной лишь вежливостью, он мог бы просто ее предупредить. Или предложить защиту. Но никак не требовать, чтобы она ему подчинилась. Не готовить заранее ее отъезд.

Торсби и Кампиан решили обезопасить себя. Она знала то, что они предпочли бы хранить в тайне. В любую минуту она могла заговорить. А народ в Йорке с удовольствием стал бы слушать.

Но это ничего бы ей не дало. Людей заинтересовала бы история об Ансельме, Николасе и Амели. Развлекла бы. Они разнесли бы ее по домам и, сидя холодными вечерами у своих очагов, перешептывались, обсуждая новость. Но зачем ей вредить самой себе? Она бы ничего не выиграла и слишком много потеряла. Это окажется история о том, что получается, когда забываешь о здравом смысле. Все равно это отозвалось бы на судьбе Люси. Аптекарь, не всегда способный здраво мыслить, никому не внушает доверия.

У нее не было причин делиться с кем бы то ни было печальными событиями прошлого, и архиепископу следовало это знать. Она поговорит с ним завтра. То есть уже сегодня. Должно быть, рассвет уже близок, хотя из-за дождя небо по-прежнему темное.

Пока она вглядывалась в мокрую темень, за ее спиной открылась дверь. Люси подумала, что это Бесс заглянула проведать ее, и улыбнулась сама себе, несмотря на страхи. Бесс будет рада увидеть, что она дышит свежим воздухом. Крадущиеся шаги. Кто-то подошел к кровати, застонал.

— Неужели я опоздал? Николас, как ты жесток. Почему ты меня не подождал? Сам позвал меня, а потом не подождал. Я прошел через ад этой ночью, чтобы вернуться к тебе.

Люси вздрогнула. Это был архидиакон, виновник всех ее бед. Оуэн, наверное, уснул. Бесс тоже. Люси не могла на них рассчитывать.

В груди у этого человека все хрипело и клокотало — так обычно дышит раненый или больной.

— Я услышал тебя, Николас. Услышал. Меня пытались остановить, но я вырвался. Прекрасный Николас. Они закрыли твои глаза. Они не хотели, чтобы я вновь их увидел.

Люси на ощупь начала передвигаться к маленькому столику, задержав дыхание из страха, что по дороге наткнется на какой-то предмет. Отыскав спиртовку, она повернула фитиль; вспыхнуло яркое пламя.

Ансельм охнул и прикрыл глаза скрюченной, разбухшей рукой. Николас лежал поперек его колен, освобожденный от простыни, в которую был запеленат. Вид у архидиакона был ужасный, к тому же от него исходил отвратительный запах крови и пота. Со лба стекала алая струйка. Темно-красное пятно расползлось по простыне, лежавшей у него на коленях. В конце концов он опустил руку и еще крепче вцепился в Николаса, в его обнаженное тело.

— Я сжег тебя. Как сумела твоя душа освободиться? Прочь отсюда, дьяволица!