Крылья Урагана - Крис Банч

— Думаю, мне пора отправиться в другое место. Хэл приподнял бровь. Лоуэсс придвинулся поближе, чтобы никто не мог подслушать его слова.

— Я поехал сюда затем, чтобы написать сказания, которые подняли бы боевой дух дирейнцев. Здешний разгром ничем мне в этом не поможет. И скажу тебе по секрету, сынок, у меня такое чувство, что улучшения ждать вряд ли стоит. Но не волнуйся, Хэл. Я уж позабочусь о том, чтобы на твоей карьере это не отразилось. На твоей — и лорда Кантабри.

Лорд Кантабри хмуро посмотрел с берега на отплывающие корабли, которые оставляли солдат на этой чужой земле, и сказал:

— Чертовы киты! Мы все здесь выброшенные на берег киты. Да здравствует Дирейн. Троекратное ура!

Девяносто дней спустя дела на побережье обстояли еще более скверно. Горы обломков на берегу только выросли, скалы усеивало брошенное оружие. Деревушку раз за разом обшаривали вдоль и поперек ради материалов для сооружения укрытий, дров, а то и просто ради удовольствия разрушить что-то, что не сможет ответить тем же.

Рочийские лучники и арбалетчики убивали их исподтишка, поджидая в засаде какого-нибудь неосторожного воина и делая эту неосторожность последней в его жизни. Еще больше народу погибало из-за того, что лорд Хэмил упорно считал, будто рочийцы будут только «уважать» дирейнцев за агрессивное патрулирование. Поэтому каждую ночь дирейнцы выходили в дозор и попадались в засады.

Но самую обильную жатву собирали болезни. На засушливом Калабасском полуострове свирепствовали странные недуги, часть из которых убивала быстро, другие же заставляли человека умолять о смерти как о милосердии.

У них уже не было места, чтобы хоронить своих мертвецов, поэтому жрецы и колдуны сжигали тела на высоких погребальных кострах. Солдаты божились, что никогда больше не смогут есть баранину, настолько ее запах походил на запах горящей человеческой плоти.

И это был только один из многих зловонных запахов — запахов разлагающихся людских и конских тел, гнилой провизии, тлеющих деревяшек, дерьма и мочи, которые висели над полуостровом, точно невидимый туман.

Никто не предвидел зимних штормов, бушевавших даже в более спокойном Южном океане, поэтому свежего провианта отчаянно не хватало и войска питались в основном запасами из бочек, банок и мешков, почти не видя свежей еды. Офицеры и штабные никогда не упускали возможности «позаимствовать» кочан капусты или окорок, зная, что одиночной пропажи никто и никогда не хватится. Разумеется, к тому времени, когда каждый успевал урвать свой кусок на пути к плато, солдатам съестного почти не оставалось.

Прибывавшие пополнения прикреплялись к различным подразделениям, пытались прорваться на вершину плато и возвращались обратно вниз, израненные, убитые или обезумевшие.

У Хэла остался всего десяток всадников и одиннадцать драконов, и он не мог бы сказать, кто из них находился в худшей форме: драконы с запавшими боками и нервозно хлещущими хвостами или всадники с подергивающимися лицами и отсутствующими взглядами.

И все это при том, что ему удавалось вопреки всем воинским уставам немного облегчить жизнь своим всадникам, попарно отсылая их патрулировать морские территории, «чтобы убедиться, что рочийский флот не возвращается».

Разумеется, патрули отправлялись прямиком на Ланданисские острова, крошечный оазис покоя в обезумевшем мире, разрушавшем самое себя. Островитяне с радостью принимали золото и невиданную новую еду, а всадники с радостью избавлялись от черствых галет и солонины, выменивая их на рыбу и птицу.

К этому времени выращивание поросят стало на острове главным промыслом, поэтому драконы Одиннадцатой эскадрильи выглядели чуть менее тощими и усталыми, чем у всех остальных.

Но не намного.

У Хэла болела голова буквально обо всем, и это было самым худшим в его командирстве. Иногда, теряя очередного всадника, он начинал думать, что ему легче было погибнуть самому, чем писать письмо семье убитого и лгать о том, что всадник погиб мгновенно, не мучаясь, когда на самом деле он был сбит с дракона и пролетел сотню футов до земли, истошно крича, цепляясь за воздух, пытаясь остаться в живых. Или того хуже — убит собственным же драконом в приступе раздражения на то, что его слишком рано разбудили для патрулирования.

По крайней мере, на полуострове не было рочийских драконов.

Пока не было.

Хэл ломал голову и над этим тоже, потом нашел возможное объяснение — рочийцы и так прекрасно знали, где находятся дирейнские войска, и не испытывали нужды в разведчиках.

Он гадал, почему на Калабасский полуостров не бросили убийственных черных драконов, потом с полной безысходностью осознал, что королева Норция и герцог Ясин отлично понимали, что выброшенного на берег дирейнского кита вполне сдерживают имеющиеся силы. Но больше всего его заботило, когда же наконец рочийцы переймут его тактику вооружения всадников, которая сейчас ограничивалась лишь случайными экспериментами.

Их вторжение, на взгляд Кэйлиса, действительно превратилось в выброшенного на берег и теперь медленно умирающего кита.

Но дирейнские плакаты и листовки в один голос трубили об их ошеломляющем успехе.

— Чтоб мне провалиться! — присвистнул сэр Лоу-рен. — Взгляни-ка на эту листовку. Ты у нас снова герой.

Он передал ему лист, и Хэл прочитал историю, принадлежавшую, разумеется, перу Тома Лоуэсса и повествовавшую о том, как на экспедицию напали варвары-рочийцы с дальнего востока, которых и людьми-то назвать можно было только с большой натяжкой, и как они прорвали дирейнские рубежи к северу от плацдарма, и лишь сэр Хэл Кэйлис со своей Одиннадцатой драконьей эскадрильей, герой Дирейна, предмет восхищения всей нации и так далее и тому подобное, остановили их атаку, приземлив драконов и сражаясь в пешем бою, пока друг сэра Хэла, Бэб Кантабри, лорд Черного острова, в самую последнюю минуту не прибыл с подкреплением и не оттеснил рочийцев обратно на свои позиции.

Разумеется, никакой подобной атаки и в помине не было, а уж Хэл определенно ни за что не позволил бы своим ребятам глупо рисковать своими жизнями, ввязываясь в пеший бой.

— Замечательно, — пробормотал Хэл, отдавая листок обратно. — Неужели там народ еще не тошнит от этой белиберды? Неужели ни у кого не закралось ни тени мысли о том, что, если мы все до единого уж такие герои, что ж тогда мы до сих пор торчим в этой песчаной пустыне, чтоб ей!

— Ну разумеется, нет, — пожала плечами Сэслик. — Неужто ты не понимаешь: те, кто не участвуют в сражениях, никогда не хотят знать никакой правды. В противном случае никаких войн вообще бы не было, разве что нашлись бы идиоты вроде нас, готовые сражаться друг с другом.

— Отлично. Это ж просто замечательно, — сказал Мария, — что нам довелось служить с такими трахаными героями. Я почти не жалею, что не остался дома и не стал учиться, как следует наводить любовные чары, правда, Феччиа?