Эвмесвиль - Эрнст Юнгер

Аттила взялся его лечить и предписал режим, одновременно укрепляющий и способствующий похудению. А именно — ограничил рацион своего пациента грецкими орехами. Субстанция орехов такова, что требует тщательного пережевывания; это только одно из его достоинств. Карнекс должен был кушать столько орехов, сколько пожелает, и при этом гулять — босиком по прибрежному песку.

В таких случаях диета и движение — классические лечебные средства; зная это, Аттила отлучил адвоката от мяса и от сидячего образа жизни. Заодно позаботившись о том, чтобы челюсти его пациента постоянно оставались «при деле» и чтобы он не скучал. Тот усердно жевал свои орехи и даже пристрастился к ним. Карнекс неторопливо следовал вдоль линии берега — то по влажному песку, то по кромке волн; свет, воздух и вода, но в первую очередь земля способствовали его хорошему самочувствию. Во время судебных каникул он стал гулять ежедневно — и медленно, но стабильно сбрасывал вес.

* * *

На морском берегу близ города царит оживление. Видны шатры, возле которых сдаются напрокат лошади и верблюды; юркие торговцы предлагают свои товары. Через час пути встретишь разве что рыбаков, сталкивающих в море лодку, или человека, который, стоя по пояс в воде, забрасывает сеть. В устье Суса становится совсем пустынно; там — птичьи стаи Роснера, местность эта считается небезопасной. Именно там Карнекс обычно освежался купанием, когда солнце стояло в зените. Затем он позволял себе продолжительную сиесту: у него теперь и сон улучшился.

Кроме мешочка с орехами, адвокат брал с собой на эти прогулки портфель. Проснувшись, он маленьким ключиком открывал его и изучал процессуальные акты. Перед заходом солнца он успевал вернуться в город.

Карнекс уже изрядно похудел, когда у него в первый раз пропал портфель и, несмотря на все поиски, найти его не удалось. Пропажа была тем досаднее, что в портфеле лежали документы. Карнекс напрасно назначил вознаграждение. Его, без сомнения, ограбили. Такое повторилось еще дважды.

Сперва Карнекс предположил, что целью кражи были его бумаги, но потом стал склоняться к мысли о проделках какого-то злобного врага. Если кто-то пожелал избавить себя от скуки, он выбрал подходящую жертву, ибо Карнекс был чрезвычайно чувствительным и, чтобы удовлетворить жажду мести, мог пойти на крайние меры. Так вышло и теперь: обнаружив пропажу портфеля в третий раз, адвокат решил начинить новый портфель взрывчаткой. Он обзавелся одной из тех плоских бомб, какие партизаны используют при покушениях — этакой, скажем, салонной моделью, специально для города. Любой адвокат в Эвмесвиле держит в руках нити, ведущие к подполью.

Эти бомбы — не больше десертной тарелки. Их упаковывают в вату, чтобы, упав на землю в переполненном помещении или на улице, в толпе народа, они не произвели шума. Их также можно подложить заранее и привести в действие дистанционным взрывателем. Карнекс предпочел воспользоваться взрывателем, настроенным на определенную длину волны.

Все прошло, как было задумано: Карнекс еще не закончил ежедневный оздоровительный комплекс, когда портфель снова исчез. На сей раз грабитель стащил его, пока Карнекс купался. Выйдя на сушу и обнаружив пропажу, адвокат повернул рычажок крошечного передатчика, висевшего словно амулет, на его шее. В дюнах раздался хлопок — не намного громче того, что обычно издает в тех местах ружье Роснера, но другой по звуку. Карнекс кивнул; он был удовлетворен — позже он этим поступком еще и похвастался, что было с его стороны неумно. Однако он не привык скрывать свои таланты под спудом.

Эти бомбы, несмотря на их легкий вес, эффективны. Судебным медикам пришлось изрядно потрудиться, пока они собрали Далина, как головоломку, из составных частей, поступивших к ним в лабораторию. В итоге получилось то, что когда-то называли «работой для прусского короля»[290], ибо заново сшитое тело Далина, как и большинство других их произведений, исчезло в проливе между Штрафными островами.

* * *

А ведь я почти каждый раз за завтраком предупреждал Далина: «То, чем ты занимаешься, долго сходить с рук не может». Впрочем, обычно он не совершал что-то дважды на одном и том же месте. Но на сей раз профессиональная осторожность, должно быть, ему изменила. Он, наверное, никогда и не слышал про бешеный нрав Карнекса — просто проходил там случайно и увидел портфель.

Видимо, он направлялся к бункеру, в котором проводил эксперименты. Он бы выбросил свою добычу в реку или иначе избавился бы от нее, ибо его побудительным мотивом всегда было только желание навредить. Извлечение личной прибыли стало бы изъяном стиля. Но адвокат в тот день слишком рано закончил купание.

Не похвастайся Карнекс своим поступком, на него едва ли бы кто подумал. Естественнее было предположить, что Далин пострадал из-за того, что случайно вышел на след одного из анархистов, по-дилетантски балующихся со взрывчаткой. А так — обвинение в совершении особо тяжкого преступления было предъявлено Карнексу. Что речь идет об убийстве, не подлежало сомнению: в пользу такой интерпретации говорили изощренная подготовка и гарантированная смертоносность использованного средства. Уже одного факта похищения взрывчатого вещества для обвинения было бы достаточно. В этом отношении обитатели касбы весьма щепетильны, и не без основания. За такое полагается смертная казнь.

Смущало следователей лишь то, что Карнекс, опытный юрист, повел себя так неразумно. Правда, о нем поговаривали, что, когда речь заходит о выгоде, рассудок ему изменяет; в этом он мало чем отличался от большинства граждан Эвмесвиля.

* * *

Случай этот разбирался особенно тщательно — не только в докладах судебных чиновников, отчитывавшихся перед Домо, и в докладе самого Домо Кондору, но и в ночных разговорах, которые непосредственно примыкали к таким деловым обсуждениям. В результате я смог составить себе достаточно полное представление о проблеме смертной казни — практическом и теоретическом плане, — какой она видится обитателям касбы. И существенно дополнил свои заметки.

Я повторяю: анарха дискуссия о высшей мере наказания не касается. Для человека, который сам устанавливает для себя законы, слово «наказание» относится к тем предрассудкам, которыми живет общество. В обществе же практически каждый может быть приговорен к наказанию.

Зато умерщвление для анарха — одна из основополагающих жизненных реалий. Она укоренена и в органическом, и даже в неорганическом мире. Здесь, на Земле, любое мгновение оказывается для предыдущего смертельным, становится его наследником — — — Кронос продлевает собственную жизнь, поедая своих детей.

Государство узурпировало право на умерщвление — также как оно присвоило золото и соль. Временами оно обходится с этим правом как расточитель, потом снова — как скряга. Гекатомбы жертв истекают кровью в борьбе за одну траншею или участок леса; а с каким-нибудь детоубийцей государственные чиновники цацкаются, как с больным.