Правосудие королей - Ричард Суон

– Просто еще раз прижми Фишера Голосом и выясни все сейчас, – сказала Августа. – Если между ним и Клавером существует более глубокая связь, ты сможешь сегодня же все выяснить.

– Если я еще раз применю Голос на ком-то из них, их сердца этого не выдержат, – раздраженно сказал Вонвальт. – Они и так уже наполовину мертвы. Им нужно время, чтобы прийти в себя перед судом.

Августа тяжело вздохнула и начала собирать вещи.

– Я изменила планы. Я останусь здесь, в Долине, пока ты не завершишь свои дела, а затем поеду с тобой на юг. Вместе к нашим голосам прислушаются внимательнее, чем по отдельности.

– Делай что хочешь, – сказал Вонвальт.

Августа ободряюще улыбнулась мне и поднялась, собираясь уйти.

– С нетерпением жду возможности провести с тобой больше времени, Хелена, – сказала она. – У тебя талант к нашему делу. Неудивительно, что сэр Конрад взял тебя под свое крыло.

– Благодарю вас, – сказала я, растерявшись от похвалы, но она уже пошла прочь. Вскоре Вонвальт и я остались одни в неловкой тишине.

– Почему Правосудие Августа просто не вернется в Сову сама? – наконец спросила я. – Зачем вы ей вообще там нужны?

Вонвальт поджал губы.

– К леди Августе относятся не так серьезно, как ко мне, – сказал он. – Несмотря на то что мы с ней одного ранга, многие считают ее несколько… чудаковатой.

– Понятно, – сказала я.

– Она умеет общаться с животными, – сказал Вонвальт. – Ее талант к этому намного превосходит способности других Правосудий. Но это повлияло на ее рассудок. Она не всегда была столь одержимой. Когда-то она была гораздо рассудительнее. – Я думала, что сэр Конрад скажет что-нибудь еще на этот счет; возможно, намекнет на то, какие чувства они испытывали друг к другу – все-таки Августа явно осталась в Долине не только потому, что беспокоилась за Орден. Однако, когда Вонвальт ненадолго погрузился в размышления, стало ясно, что он закончил.

В хранилище снова повисла тишина. Нам так много нужно было сказать, столько прояснить, но времени было совсем мало.

Вонвальт сделал глубокий вдох. Я собралась с духом.

– Я знаю, что ты винишь меня в гибели Матаса. Это можно поня…

– Нет, – прервала его я. Мое сердце сжалось, когда я это сказала. Я покачала головой. – Я вас не виню.

– Причинно-следственная связь здесь все же есть, – сказал Вонвальт. – Если бы я не попросил тебя отправиться в монастырь, он бы не пошел за тобой туда.

– Я ведь могла и не идти, – сказала я. – Я могла отказаться. Я сама сказала Матасу, куда собираюсь, и велела ему не ходить за мной. Я… – Я с трудом сдерживала слезы. Чувства грозили захлестнуть меня. – Я слишком строго с ним говорила. Мы скверно расстались.

Вонвальт посмотрел на меня и сочувственно поморщился.

– Это, должно быть, тяжело, – сказал он. – Уверен, он не сердился на тебя в конце.

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

– Я лишь хочу, чтобы он вернулся, – через некоторое время сказала я и расплакалась.

– Ну же, Хелена, – сказал Вонвальт, вставая. Он обошел стол и присел рядом со мной на корточки. Затем он сделал то, чего я совсем не ожидала, – он обнял меня.

За два года мы ни разу не обнимали друг друга. Было странно и неловко, но в то же время мне стало спокойнее. От Вонвальта пахло дымом и вином. Я рыдала ему в грудь, и он ласково утешал меня. До этого я даже не знала, что он был способен на такую мягкость.

Вскоре он отстранился. Я же могла просидеть так еще час. Вонвальт налил большой кубок вина и вложил его мне в руки.

– Вот, – сказал он. – Выпей. Вино поможет. Сэр Радомир может подтвердить.

Я не удержалась и рассмеялась. Затем сделала большой глоток. Затем осушила кубок. Вонвальт хотел было пожурить меня, но увидел в моих глазах новые слезы.

– Вы обнимете меня еще раз? – спросила я едва слышным шепотом.

Вонвальт кивнул и прижал меня к себе. И на этот раз не отпустил.

* * *

Вонвальт занял пустые покои на верхнем этаже здания суда, и полчаса спустя я уже оказалась там и поедала с разделочной доски свой обед – жареную утку. Комната была со вкусом обставлена дорогой мебелью, но на стоявшем посередине столе лежали стопки книг и груды свитков, отчего казалось, будто в покоях царит неряшливость и беспорядок. Повсюду валялись кубки и кружки, а на одной тарелке лежали остатки вчерашнего ужина.

– Какая жалость, что Орден велит мне отдать этих людей под суд, – сказал Вонвальт. В его руках снова была трубка, и, пока он ею размахивал, клубы серого дыма заполнили комнату. Думаю, табак успокаивал его нервы. – Все уже не так, как было десять лет назад. Тогда, чтобы повесить их, хватило бы одного моего слова. Времена меняются. Однако же я получил от них всех письменные признания, так что, уверен, через день или два с этим делом будет покончено. – Вонвальт ненадолго выглянул в окно, глядя на кипевшую на улице жизнь. – Что ж, это и к лучшему, – через некоторое время прибавил он. – Санджа Бауэр отказалась выступить.

Я оторвала взгляд от тарелки.

– Что?

– Она не станет свидетельствовать против своего отца, – сказал Вонвальт. – Суд ей не нужен. Она лишь хочет, чтобы ее оставили в покое.

– Как она может не свидетельствовать против него? – недоуменно спросила я, тут же вспоминая камеру, в которой держали Санджу, отвратительные условия, годы тьмы, запустения, скудной еды и угрозы насилия. – Ведь он виновен в гибели ее семьи!

– Подобное случается гораздо чаще, чем ты думаешь, – сказал Вонвальт. – Она – юная девушка, с которой обращались настолько плохо, насколько вообще возможно. И теперь она не знает, что делать с жизнью за пределами темницы. Сэр Радомир говорил мне, что она целыми днями молча сидит в своей комнате и ни к кому не выходит. Он считает, что Санджа так долго приспосабливалась к неволе, что освобождение повредило ее рассудок. Думаю, он прав.

– Пропади моя вера, – прошептала я. – Бедняжка. – Мне казалось, что она хорошо держалась, по крайней мере, пока я не рассказала о судьбе ее матери. – И все же мне не верится, что она не желает, чтобы свершилось правосудие. После всего, что ее отец сделал с ней.

Вонвальт пожал плечами. За годы службы он часто разбирал подобные случаи, отчего стал относиться к ним отстраненно и равнодушно.

– Она скорее навредит нашему делу, нежели поможет ему. Ее показания были бы спутанными, дробными… возможно, даже враждебными. Представители защиты разобрали бы их по косточкам, как врачи, вскрывающие трупы. Как бы там ни было, я не заставлю ее пройти через это. Она и так достаточно пережила.

Я помедлила.

– Представители защиты? – спросила я. – Вы хотите сказать, что кто-то будет их защищать?

Вонвальт кивнул.

– Два чистокровных оратора, так мне сказали. Павле Гарб и Хендрик Байерс. Я поспрашивал в торговых судах, что о них поговаривают. Старая гвардия здешних судебных кругов с впечатляющим списком побед. Говорят, они порядочные и честные слуги закона и отличные адвокаты. Думаю, они жаждут возможности помериться силами с имперским Правосудием и потому не дадут личной неприязни к своим клиентам помешать этому.