Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрско-монгольский мир XIII - начала XX века - Роман Почекаев

Самозванец-реинкарнация: Джа-лама. В какой-то мере близок Дукчи-ишану и другой самозванец, также в значительной степени опиравшийся на религиозные ценности и выдававший себя за человека… умершего за полтора столетия до его авантюры! Это был знаменитый на рубеже XIX–XX вв. Джа-лама – «лама с маузером», в течение почти трех с половиной десятилетий игравший значительную роль в политической жизни Монголии и ставший под конец жизни практически неограниченным правителем ее западной части.

Настоящее имя Джа-ламы было Балдан[173] Санаев, он происходил из калмыков-дэрбэтов, проживавших в Астраханской области. Еще в детстве он попал в Монголию, некоторое время пробыл в монастыре, посетил Тибет, где прошел курс учения в одном из монастырей Лхасы и получил имя – ламы Джамби-Джалцан, однако известным стал под более коротким именем-прозвищем Джа-ламы. Посетив Тибет, Индию, Китай, он в 1890 г. вернулся в Монголию, где стал заниматься благотворительностью, попутно рассказывая одаряемым им беднякам, что является потомком Амурсаны – ойратского борца за независимость, последнего хана Джунгарского ханства. Впоследствии он стал называть себя уже не просто потомком, а перерождением Амурсаны, которому предначертано освободить Монголию от китайского ига. Самозванцем его следует считать потому, что его претензии, на то что он является перерождением Амурсаны, не были подтверждены официально, как это обычно происходило в случаях с монгольскими хубилганами. Однако, учитывая недовольство монголов китайским владычеством и собственными князьями, стоявшими на страже маньчжурских интересов, неудивительно, что его слова падали на уже подготовленную почву [Позднеев, 1896, с. 45–46; Рерих, 1982, с. 148–149; Юзефович, 1999, с. 320–321].

В течение 1900–1910 гг. Джа-лама вновь побывал в Тибете, затем в Восточном Туркестане, участвовал в качестве проводника в экспедиции выдающегося русского монголоведа П. К. Козлова, а в 1911 г. вновь оказался в Монголии. Как раз в это время началось революционное движение за независимость Монголии, в котором Джа-лама принял самое активное участие, однако двигали им отнюдь не идейные, а карьерные соображения [Ширендыб, 1963, с. 74]. Как бы то ни было, его образ как перерождения Амурсаны оказался в этих условиях более чем кстати; по воспоминаниям современников, он не только осуществлял военное командование, но и исполнял «идеологическую функцию», благословляя воинов и внушая, что боги помогут им в сражении [Оссендовский, 1994, с. 140–141; Юзефович, 1999, с. 322–324]. Ему без труда удалось собрать большой отряд, который одержал несколько побед над маньчжурами, затем во главе пятитысячного Джа-лама оказался в Кобдосском районе, который также сумел освободить от китайцев. Поскольку именно с занятием Кобдо вся территория Монголии стала свободной от китайцев, роль Джа-ламы невозможно было не признать. Власти Автономной Монголии присвоили ему титул туше-гуна (не желая отказываться от преимуществ, которые ему сулило пребывание в духовном звании, он стал именоваться с этого времени «тушегун-лама») и сделали правителем хошуна с центром в Кобдо; таким образом, он стал фактическим правителем обширного Кобдосского района [Оссендовский, 1994, с. 137; Рерих, 1982, с. 150–152] (см. также: [Лузянин, 2003, с. 65]).

Деятельность Джа-ламы была довольно противоречивой: с одной стороны, он стимулировал развитие земледелия, строительства и торговли, даже установил торговые отношения с Россией, чтобы получать оттуда сельскохозяйственные орудия, построил несколько школ. Однако добивался исполнения своих распоряжений Джа-лама весьма жестокими методами: провинившихся он сурово наказывал, не оказывая снисхождения даже священнослужителям, а попавших к нему в плен врагов подвергал страшным мучениям, выжигая на них клейма, живьем сдирая кожу и запарывая насмерть [Юзефович, 1999, с. 325–327]. Своими действиями он настолько устрашил все население, что даже местные князья-Чингисиды боялись грозного «перерожденца», подобно слугам подсаживая его на коня. Не ограничиваясь своими монголами, он не менее жестокими методами действовал и против алтайских киргизов, добиваясь уступки ими пастбищ. Один из киргизских старейшин был взят им в плен, с него живьем содрали кожу и принесли его матери, которая прибыла к Джа-ламе с выкупом за сына. Иностранцев (прежде всего китайцев), которые попадали к нему в плен, Джа-лама использовал для самых настоящих жертвоприношений, причем кровью убитых расписывал боевые знамена, а кожей обтягивал церемониальные барабаны. Впадая в своеобразный транс во время этих ритуалов, Джа-лама стал восприниматься своими приверженцами и почитателями уже не только как перерождение ойратского хана XVIII в., но и как живое воплощение Махакалы – грозного буддийского божества (дхармапалы), охранника и защитника буддийской религии [Юзефович, 1999, с. 326–327]. Естественно, он и эту веру своих почитателей старался использовать в политических целях.

Однако вскоре Джа-лама посмел вступить в конфликт с охраной русского консульства в Кобдо, после чего русские власти арестовали его и выслали в Россию, где он пробыл в заключении с 1914 по 1918 г. Правда, по другим сведениям, он был арестован по иной причине – за то что вел агитацию в пользу независимости калмыков и их выхода из-под власти России [Оссендовский, 1994, с. 136–137; Юзефович, 1999, с. 329–330].

Неудивительно, что когда он вновь оказался в Монголии (попав под амнистию Временного правительства), ее власти, не желавшие портить отношения с Россией, сами приказали его арестовать, почему Джа-лама был вынужден бежать и вести жизнь скитальца. Однако его репутация как перерождения Амурсаны в очередной раз помогла ему: он обосновался на юго-западной границе Монголии, и вскоре под его начало собрался большой, хотя и разношерстный отряд, состоявший из монгольских преступников, китайских дезертиров, торгоутских браконьеров и тибетских контрабандистов. Во главе этого сброда Джа-лама контролировал местные торговые пути, которые из-за его нападений на караваны вскоре перестали использоваться.

Однако, по-видимому, жизнь скитальца и грабителя караванов не слишком устраивала Джа-ламу, поэтому когда в 1920 г. монголы поднялись против китайцев, вновь оккупировавших Монголию годом ранее, Джа-лама, блюдя свою репутацию освободителя Монголии, во главе своего отряда участвовал в освобождении Урги, чем вновь заслужил благожелательное отношение монгольского правительства, а также барона Унгерна, ставшего в 1920 г. фактическим диктатором Монголии [Рерих, 1982, с. 152–153].[174]

В 1921 г. при молчаливом согласии ургинских властей, старавшихся заручиться его лояльностью и поддержкой, Джа-лама возвел в горах юго-западной Монголии крепость-храм Дэнбэй-Чжалцэн-байшин, который с этого времени стал его опорным пунктом [Князев, 2004, с. 29]. Но несмотря на благожелательное отношение правительства Монголии, самозванец отнюдь не собирался вмешиваться в его противостояние с революционными войсками, хотя прямо и не отвечал отказом на его призывы. Вел он переговоры и с бароном Унгерном, который до самого своего ареста верил, что Джа-лама вскоре присоединится к нему со своим воинами [Торновский, 2004, с. 163].[175]