Ангел Спартака - Андрей Валентинов

— Садись, Аякс, сейчас я налью тебе вина, это массикское, наше, из Кампании, самое лучшее. Его даже неразбавленным пить можно. Мы с тобой выпьем, ты все расскажешь. Как здорово, что ты вернулся!

Без одноглазого и в самом деле неуютно. Но отпустил я его без разговоров, даже сама ехать велела. Еще бы он же ездил к нашим.

К Спартаку!

В Риме я уже три месяца с ранней весны, а до этого целый месяц в Ноле пролежала. Свалила хворь — то ли горячка, то ли лихорадка какая. Удивилась я даже, не болела, считай, никогда. Видно, здорово меня смерть Эномая подкосила. Так что со Спартаком расстались, можно сказать, давно, на исходе зимы. Войско наше тогда в Бруттии стояло. Голодновато было, тесно (городишко-то маленький, легиону не развернуться), зато весело. Все мы весны ждали, весны и лета. Наберемся сил, откормим коней на зеленой траве — и держись, Волчица!

И вот уже лето. Как там наши?

* * *

— Не узнала бы ты войско, госпожа Папия. Что у Крикса, что у Спартака. Оружия накупили нового, кое-что из-за моря пираты подкинули. Дороговато, но серебра хватает, прошлым летом запаслись, не забыли. И сами тоже наловчились. Помнишь, мы щиты из веток плели, кожей бычьей обтягивали, копья на огне обжигали? А теперь мечи делаем, получше римских гладисов будут. И панцири делаем, и шлемы. Ну мечи и прочее — это полдела. Порядок какой, ты бы видела. Как ребята строй держат, смотреть любо-дорого! А войско немалое, у Спартака тысяч тридцать, у Крикса — не меньше пятнадцати. Сейчас уже не всех берем, а только самых лучших, обученных. И конница есть, мы в Бруттии коней тамошних купили, объездили...

Слушаю, киваю, радуюсь. Многое, конечно, мне известно. Слухом земля полнится — есть такая пословица. И еще говорят: у страха глаза с тарелку. Тут, в Риме, в нашем войске чуть ли не сто тысяч насчитали. И пусть!

— Войско — это само собой. Дадим жару Риму, чтоб он пропал! Но и жизнь меняться стала. И в Брутти, и в Лукании, и в нашей Кампании даже. Римлян-то нет! Совсем, Папия! Каких еще в прошлом году перерезали, остальные на север рванули, не оглядываясь, калиги теряя. Все, спеклись квириты! Наши, которые граждане римские, тогу надеть боятся, даже по-латыни стараются не говорить. Представляешь? Народ, конечно, пуганулся вначале, а потом, когда Спартак порядок навел, когда грабить перестали — вновь оживился. Советы городские, сенаты всякие снова заседают — только без римлян проклятых. И рабам послабление. Кто хотел, к Спартаку ушел, а остальные с хозяевами ровно себя держат, лишний раз не кланяются. И все ждут — сама понимаешь чего. Чем лето кончится, ждут.

Это понятно. Те, кто за Италию, наших побед ждут, кто за Рим — наоборот. Летом все и решится: воскреснет Государство Италия — или вновь проклятым римлянам властвовать.

Бык — против Волчицы!

— Вот этого не скажу, Папия, не обессудь. При мне Крикс с войском ушел. Нет, не ссорились, смотр напоследок провели, речи говорили, победы друг другу желали. Говорили же так: Крикс, значит, Италию и дальше от римлян освобождать будет, свободы прежние возвращать, а Спартак всех остальных из Италии выведет, чтобы по домам. И еще говорили: войско у нас теперь большое, всех разом не прокормишь, быстро по дорогам не проведешь. Разделившись вроде бы удобнее. И еще говорили: маневр военный, хитрость. Не вояка я, госпожа Папия, гладиатор, не мне о делах таких судить. Только не нравится мне это.

И мне не нравится. Не только мы к лету готовились. Собрали войско консулы, ветеранов позвали, из Галлии конницу эдуев вытребовали. Всерьез воевать собрались, без шуток. Правда, и они войско разделили. У Лентула — свое, у Геллия — свое.

И еще — Квинт Аррий, чтоб его! Квинт Аррий — и отборный легион, самый лучший.

— Тебе, госпожа Папия, Спартак передать велел. На словах. Мол, ты знаешь, чего делать. Перед самым отъездом его видел. Все такой же, в плаще красном, в шлеме своем. Только теперь он перевязь преторскую носит. Нашим ребятам очень нравится. У римлян претор есть — и у нас есть. Скоро и консулы будут, и держава. Те, которые с Криксом, его так и называют: Первый Консул. Спартаковцы обижаются даже. Выходит, что Крикс Спартака главнее? Эх, не так что-то!

Знаю! Не так. Или все это — тоже хитрость, обманка, чтобы римляне проклятые поверили, будто в войске нашем неладно, клюнули?

— Ты-то как, госпожа Папия? Я, пока сюда ехал, наслушался. Правда, значит, что тут по улицам Гаруспик какой-то людей режет, кишки наружу выпускает? Ну Рим! Оно странно даже: война идет, тысячи и тысячи сгинули, еще больше скоро полягут, а целый город одного душегуба боится. Неужто все разом до сих пор поймать не могут?

Отвернулась я, чтобы с Аяксовым взглядом не встретиться. Глаз один, только насквозь видит. Зря удивляется! На войне в открытую бьются, щит к щиту, каждый с оружием, каждый убить готов — и умереть тоже. А когда дома, когда вечером на улицу не выйдешь, у каждого перекрестка оглядываешься!

— Ловят, — вздохнула. — Квестор говорит, зацепку нашли.

«Мой великий господин велел передать тебе...» Квестор нашел — и я, кажется, нашла.

— И пусть себе! — одноглазый хмыкнул, головой пока. — Ох, не хотел же я в этот Рим ехать. Если бы не ты, госпожа Папия! Не ты, не Спартак, не ребята наши... А теперь слушай. Узнал я, как муж твой, Эномай, да будет ему тепло у Плутона, помер. Трудно было, но узнал. Слушай!

Вдохнула. Выдохнула.

Слушаю.

Антифон

Из-за этого мы почти не общались с Носящим Браслет — из-за смерти Эномая. Когда в себя пришла, на ноги встала, к нему первому бросилась. К кому же еще? Он же Эномаю другом был, он же — наш Первый Консул!

Пожал плечами Крикс-консул, голову понурил. Чего, мол, рассказывать, Папия-вдова? Заболел — умер. То ли горячка, то чего еще. А не пускали к нему, потому как заразы боялись. В заразе все и дело, подхватил ее кто-то еще в Капуе, в школе Батиата. Вот и косила она, проклятая, то одного, то другого. И Эномая не помиловала, бедолагу.

И все.

А сам на носки калиг своих глядит!

Понятно, и второй раз спрашивала, и третий. То же слышала в ответ. А потом спрашивать перестала — и верить Криксу тоже. То есть как вождю нашему верила, приказов слушалась, но близко не подходила. Когда же (в разгар осени это было) ребята Носящего Браслет со Спартаком поругались — сейчас Вариния-претора бить или отступить немного, я первая против Крикса выступила. Меня, само собой, чуть ли не предательницей Италии сочли.

Сейчас, из своего страшного далека, пытаюсь я Крикса вспомнить — не могу. Такого, каким я его в Капуе увидела, еще так-сяк, а вот потом...

Спартак-младший, когда я ему об отце и всем прочем рассказывала, сразу почувствовал. Как же так, мол, Папия? Крикс же героем был и погиб геройски!

Верно, говорю, был героем. И погиб как герой.

* * *

День позади. Иду.