Зеркальный вор - Мартин Сэй

И тут из глубины комнаты доносится знакомый Гривано голос второго музыканта, монаха-сервита. В ту же секунду Гривано вспоминает, где он слышал его ранее: это голос актера, изображавшего лжеалхимика вчера на площади Сан-Лука, перед появлением «чумного доктора». Но это кажется невероятным! С каких пор святые отцы стали надевать маски и фиглярствовать на улицах?

— Одну минуту, — говорит монах. — Прошу прощения, доктор Брунус, но, если вы намерены отвергнуть зеркало — его устройство и функции — как предмет, далекий от науки и заслуживающий обсуждения только на уровне гильдий, многие из присутствующих, полагаю, с вами согласятся, однако меня в их числе не будет. Философы могут сколько угодно мечтать о мире, в котором технические новшества будут проистекать исключительно из достижений научной мысли, но в действительности мы гораздо чаще видим обратное, когда ремесленники совершают открытия методом проб и ошибок либо просто по случайности, а мыслители уже задним числом спешат найти этому научное обоснование. Зеркала, производимые мастерами Мурано, могут служить примером именно такого случая. Не зря ведь каждый из нас, глядя в зеркало, хотя бы раз переживал момент изумления и смутного беспокойства?

Теперь подает голос Паолини, темп речи которого возрастает вместе с полемическим задором:

— Платон в своем диалоге «Федр» — доктор Брунус его, без сомнения, помнит — приводит такой ответ царя Тамуса египетскому богу Тоту: «Создающий новые предметы искусства не всегда может верно судить, какой вред или выгоду принесут они тем, кто будет ими пользоваться». Как только что дал нам понять брат Сарпи, это высказывание вполне применимо и к зеркалам. Тамус, как известно, говорил об изобретении Тотом письменности, а это уже вплотную подводит нас к области вашего учения, доктор Брунус. Как утверждал царь Тамус, использование письменности отнюдь не укрепило бы память египтян, а, напротив, могло бы привести к атрофии таковой, ибо письмо не развивает запоминание, а служит лишь для напоминания забытого и, таким образом, содержит мнимую, а не истинную мудрость. В предыдущей лекции вы говорили о превосходстве рисуночного письма египтян над алфавитами греков, римлян и евреев, ибо посредством его знаков передаются не отдельные звуки, а смысл в чистом виде. По вашим словам, созданная вами система запоминания основана на цифрах и образах, что позволяет дисциплинированному сознанию мага воссоздать в своем воображении цельную картину Вселенной и через это получить доступ к ее самым сокровенным тайнам. И вот сейчас дотторе де Ниш предложил обсудить довольно простое изобретение, позволяющее с исключительной точностью, пусть и мимолетно, улавливать образы находящихся перед ним конкретных предметов. Но задумайтесь: не следует ли нам опасаться повсеместного присутствия зеркал в наших жилых помещениях? Не ослабит ли это нашу способность воссоздавать образы по памяти? Я уверен, что этот вопрос не является малосущественным с философской точки зрения.

Приглушенные реплики несутся со всех сторон, сливаясь в общий одобрительный гул.

— Пока члены академии допускают в свой круг подобных шарлатанов, — слышит Гривано чей-то голос, — мы не заслуживаем того, чтобы нас принимали всерьез. Как получилось, что этот напыщенный клоун был дважды приглашен на наши собрания? Думаю, тут не обошлось без происков этого идиота Мочениго.

Ноланец густо краснеет, опускает глаза и крепко сжимает веки. Потом поворачивает руки раскрытыми ладонями кверху и, возведя очи горе, начинает приподниматься на цыпочках — как будто репетирует благословенное вознесение и вместе с ним избавление от невыносимого невежества своих земных мучителей. Еще через минуту лицо его разглаживается, он опускается на пятки и глядит вокруг со слабой, печальной улыбкой мученика.

На мгновение черты его аскетичного лица освещаются розовыми всполохами фейерверков с проплывающей мимо галеры, но никто не поворачивается к окнам, чтобы взглянуть на эти гроздья фальшивых комет. Описав огненные дуги в ночном небе, они с шипением гаснут в водах канала.

— Очень хорошо, друзья мои, — возвышает голос Ноланец. — Как и обещал, я выполню вашу просьбу. Поговорим о зеркалах.

SVBLIMATIO

16 марта 2003 г.

В сновидении Кёртиса голова его забинтована, а на глаза наложены марлевые тампоны, однако он как-то умудряется видеть сквозь них.

Он отходит от своего перевернутого «хамви», со свистом выпускающего пар из пробитого радиатора посреди мощенной булыжником улицы, — хотя на самом деле это крушение случилось с ним на раскисшей грунтовке южнее Гнилане, в местах ничуть не похожих на те, что он видит во сне. В тени под придорожными пальмами сидят на корточках итальянские солдаты из батальона «Сан-Марко» и с угрюмым сочувствием смотрят на Кёртиса. Он машет рукой итальянцам и теперь узнает это место: город Сплит в Хорватии, где они высаживались во время «Энергичного ответа» в девяносто восьмом, за три года до косовского инцидента.

Позади него раскинулись голубые воды гавани. Столь же голубое небо вверху испещрено десантными вертолетами, гул двигателей которых плывет над городом вместе с бризом. К северу вздымаются зеленые склоны гор. Над черепичными крышами торчат две колокольни. А прямо перед ним — обрамленные арочными нишами Железные ворота дворца Диоклетиана. Ноги Кёртиса скользят на камнях мостовой, за многие века отполированных обувью проходивших здесь людей.

Слева от него идет кто-то, кого ему никак не удается разглядеть. Сначала он думает, что это Даниэлла, но затем вспоминает, что в ту пору еще не был с ней знаком и находился за много месяцев и миль от времени и места их встречи в госпитале Бетесды. И в этом сне он — пока что одинокий, невредимый и не знающий страха — плавно скользит сквозь огромный и переменчивый мир. Некто слева говорит очень тихим, едва слышным голосом. Кёртис не может разобрать слов, но голос направляет его, как серебристая путеводная нить в лабиринте.

Они быстро перемещаются по извилистым улочкам, мимо византийских арок и готических аркад, мимо приземистой белой колокольни, через античный перистильный дворик. Пара каменных львов. Гранитный сфинкс. Проходы сужаются. Стены влажно поблескивают, напоминая покрытые слизью стенки пищевода. Повсюду стоит острый запах моря.

Верхушка второй башни — квадратной, выложенной из кирпича и увенчанной крутой пирамидальной крышей — то появляется, то исчезает в просветах между зданиями. С приближением к ней башня выглядит все более высокой и массивной, а ее шпиль приобретает зеленоватый оттенок. Они пересекают сточные канавы с водой нефритового цвета, шлепают по лужам в узких проулках и наконец выходят на окруженную колоннадой площадь, полную белых голубей. Потревоженные пришельцами, они хлопьями белой пены взмывают к небу, и тени их скользят по стене колокольни. Это место также знакомо Кёртису.