Хроники Звёздного Народа - Инна Пакета

class="p1">— Как тебе не стыдно так себя вести?

— Я стараюсь! А ты собиралась свою первую брачную ночь провести в оживлённой беседе на морально-этические темы?

Ванда фыркнула и стала снимать платье. Оно немного посопротивлялось и сдалось.

— Учти, только корона Принца позволяет тебе снять меня.

Ванда надела халатик, вышла на лестницу и стала спускаться к морю. Иван догнал её на середине лестницы. Он был в таком же халате, как у неё. Он подхватил её, как пушинку, бегом сбежал к морю, поставил её на ноги, сбросил свой халат и нырнул, оставив за собой светящийся след. Она медленно вошла в воду вслед за ним. Там всё и случилось.

Он был нежен и терпелив. Сначала они плавали по кругу, как дельфины, фыркая и ныряя. Потом он поймал её. Она билась в его больших ласковых руках, как золотая рыбка, окружённая мириадами искр. Выскальзывала и уплывала, тихо смеясь. Он гнался за ней и ловил. Она и сама ласкалась, обвиваясь вокруг него, прикасаясь к его телу в самых неожиданных местах своими нежными пальчиками. Они целовались, ощущая на губах соль воды и взаимную страсть. Ему казалось, вот она, он уже держит в своих руках её трепещущее тело. Но в самый неожиданный момент она вновь выскальзывала. Он плыл за ней, и сердясь, и радуясь одновременно. Он признался себе, что, наверное, был бы разочарован, если бы она сдалась слишком быстро. Он снова догонял её. Она опять трепетала в его объятьях, но с каждым разом он держал её все крепче и крепче, стараясь продлить ощущения её нежных прикосновений, доводящих его до исступления. Он ловил губами её совершенные груди, чувствуя, как под его поцелуями отвердевают соски, а она выгибается с лёгким стоном, всё плотнее прижимаясь к его телу. Он с жадностью, о которой даже не подозревал, приникал то к одному, расцветшему как розовый бутон, соску, то к другому, остро сожалея, что не может ухватить сразу два. А она ревниво искала его губы, целовала его плечи, шею, глаза. Её руки ласкали его, её пальчики играли на его теле, как на музыкальном инструменте, а его тело пело и стонало, повинуясь их нежной силе. Наконец, он забыл, кто он, где небо и земля. Была только эта женщина. Он с трепетом вошел в неё, как в храм. И она впустила его, медленно открывая одну дверь за другой, с каждым шагом даря ему новые и новые ощущения. Он не торопился, исчерпывая до конца всё, что ему открылось. Он уже испытал всё, чего ожидал. Потом, неожиданно, то, о чём мог только мечтать. А его желание становилось всё сильнее и сильнее. Он чувствовал, как послушно её тело, как оно живо откликается на каждое его движение, и всё-таки живёт своей жизнью, давая ему ощущения, затмевающие рассудок и способность анализировать. И настал миг для обоих на грани бытия. Ванда почувствовала острую боль, пронзившую её переполненное томлением тело. Она вскрикнула. И крик её совпал со стоном, сорвавшимся с его губ, в нём была и радость победы, и экстаз, и удивление одновременно. Он подарил ей долгий и нежный поцелуй. Он ласкал её тело, благодаря его за те ощущения, которые он испытал. И он снова хотел. Хотел повторить всё это. Но не здесь. Он должен всё видеть. Он хотел знать, доставил ли он ей такое же счастье, какое подарила ему она. Он схватил её в охапку и понёс вверх по лестнице, она замерла у него на руках. А по его груди струились её слезы. Слезы счастья.

А он думал, удивляясь, что ещё может думать. Думал о том, какой он дурак, он хотел отложить это на потом, когда всё кончится. Но ведь никто не знает, как это всё закончится. А если случится непоправимое, ни он, ни она не простили бы другому незавершённости… Ванда думала почти то же самое.

Он уложил её на роскошную кровать, чудесным образом заменившую её простое солдатское ложе, и сказал с ласковой улыбкой:

— Давай отдохнём, — и тут же начал покрывать поцелуями её совершенное тело.

Это была их ночь. Они ласкали друг друга с неистовой страстью, изощрённо и без устали. Теряли сознание наверху блаженства. А когда приходили в себя, всё начиналось сначала. Он срывал губами с её губ, опухших от поцелуев, своё имя, а она с его губ — своё. А других слов больше вообще в мире не было. Да и не нужны были им слова, если говорили глаза, руки, губы, каждая клеточка их души и тела.

И лишь под утро, крепко обнявшись, они притихли, прислушиваясь к стуку сердец. Не открывая глаз, он сказал:

— Учти, так будет всегда.

— Я согласна.

И оба мгновенно уснули.

Когда утром Ванда проснулась, она несколько минут лежала с закрытыми глазами, боясь их открыть. Она была и счастлива, и смущена одновременно. Но, открыв глаза, вздохнула с облегчением. Она лежала одна на безупречно белой, без единой складочки простыне, прикрытая лёгким ласковым покрывалом. Благодарная улыбка мелькнула на её губах. Она упруго вскочила, накинула халатик, брошенный вчера на берегу, но услужливо лежащий рядом, и побежала в бассейн. И только она погрузилась в воду, как на неё со всех сторон налетели ионные потоки, приятно массируя её счастливое, но ноющее от усталости и истомы тело. Из воды она вышла бодрая и весёлая. Быстро съела заботливо приготовленный для неё завтрак. Открыла шкаф — там висела её военная форма. Она привычно надела её и направилась к выходу.

— Подожди, — хихикнула форма. — Во-первых, привыкай здороваться со мной. Я всё-таки живое существо.

— Прости меня, пожалуйста, — сказала с искренним раскаянием Ванда, привычно оглаживая себя по бокам.

— И брось эту дурную привычку. Ты должна знать, что отныне ты всегда будешь выглядеть безупречно.

— Ну, спасибо!

— Во-вторых, — не унималась форма. — У меня есть имя. Зовут меня Оза. Не надо нервничать. У Принца — мой друг. Зовут его Элг. Могла бы не говорить, но вдруг пригодится. Теперь он будет с тобой общаться, как и я с Принцем. Вы правильно вели себя ночью. И вы оба нам нравитесь.

— Ничего себе! Ты что, подсматривала?

— Мне не нужно подсматривать, чтобы знать.

— Что-то я не помню, чтобы мамино платье было столь разговорчиво, — осторожно заметила Ванда.

— А я новая модель! — гордо ответила Оза. — В-третьих, теперь я могу научить тебя управлять короной.

Несколько минут, и Ванда полностью овладела этим искусством.

— Вот за это спасибо! Я уже думала, что мне придётся