Записки примата. Необычайная жизнь ученого среди павианов - Роберт Сапольски

— Вы американцы, вы должны говорить по-немецки.

К агрегату прилагалась пухлая книжка с подробнейшей инструкцией, пестревшей умляутами, ахтунгами насчет многочисленных острых лезвий и бессчетными объемными схемами, показывающими в разрезе электрические внутренности прибора. Вокруг, словно по волшебству, мгновенно собрался кагал соседок — посмотреть, не выйдет ли чего интересного.

От единственной розетки отключили холодильник, воткнули агрегат, и до самого вечера мы в окружении осмелевших детей поглощали неотвратимый приторный чай и безуспешно трудились, ничего не смысля в немецком, электричестве и набивке колбасок. Хозяйка, оказывается, тоже не питала особого пристрастия к колбаскам, равно как и к изготовлению сливочного мороженого, равномерному обжариванию курицы со всех сторон, шинковке овощей для салата прямо в салатницу и запеканию фаршированных картофельных лодочек. В какой-то момент мы заставили ножи закрутиться в смертельном вихре под восторженные возгласы, поддались на уговоры кинуть внутрь кусок какого-то мяса, который был мгновенно изрублен и раскидан по всей комнате, потому что улавливающую емкость мы установить забыли, — и хозяйка нашими стараниями утвердилась в нужном статусе среди соседок. Все прониклись, благодарная и довольная хозяйка стискивала наши перемазанные мясом руки. А мы, вернувшись в петляющие древние закоулки, принялись пробираться в сумерках через груды мусора полутысячелетней давности.

Для Рахили этот сезон вышел нелегким. Сперва исчезла ее мать Ноеминь, старейшая представительница стада, — наверняка окончила свои дни в зубах хищника. Рахиль ходила подавленная и хмурая. Потом Исаак, друг Рахили, начал подолгу пропадать в соседнем стаде, явно подумывая о переходе, и это после того, как я Лизе все уши прожужжал про его редкую для самца чуткость. «Вот именно сейчас, когда Рахиль отчаянно в нем нуждается, — кипятилась Лиза, — ему приспичило клеить старшеклассниц из соседнего стада…» «Что поделать, дорогая, им свойственно иногда вести себя, как павианам», — выдвигал я слабые оправдания. В результате он решил никуда не переходить, остался у нас, но выставил себя в данном эпизоде той еще скотиной.

И вот мы сидим в лагере на рассвете, обсуждая за чаем недостойное поведение Исаака, прежде чем выдвинуться к павианам. Как раз прибрел Ричард, прошагав к нам около мили со своего участка. «Как ты?» — «Как ночь прошла?» — «Сегодня вроде не так холодно». — «Как спали?» — «Хорошо». — «Слышали слонов?» — «Хочешь чаю?» Все как обычно. Но когда мы допиваем чай и уже собираемся идти, Ричард роняет, словно между прочим: «Есть одна проблемка». Да? Какая?

Ниже по реке располагался кемпинг, где разрешалось вставать с походными палатками. Территорию охраняли масаи, двое поваров стряпали еду для общего стола. Преимущество для туристов — экономичное сафари, и вообще куда веселее, чем останавливаться в заповеднике в гостиницах для сибаритов. Последняя туристская группа уехала несколько дней назад, и охрана с поварами перекантовывалась в ожидании следующей. Ричард буднично сообщает, что ночью в палатку старого повара пролезла гиена и пыталась утащить его на ужин, но добычу с боем и большими потерями отвоевали.

Мы вскакиваем, переполошившись. «Как там старик? Нужно его забрать, поехали туда сейчас же, бери медикаменты, срочно!» Ричард, само спокойствие, говорит: «Не волнуйтесь, он сам сейчас придет».

Мы бежим к броду — и действительно, вот он, щуплый старик, хромая, ковыляет к лагерю. Кидаемся навстречу. Он весь растерзан, на руках, на груди, на лбу рваные раны. «Господи боже, как ты, что с тобой?» — «Я хорошо, как у вас ночь прошла? Как спалось? Как родители поживают?» Вопреки всякой логике он умудряется протащить нас через все положенные формулы приветствия и только потом перейти к насущному — его подрала гиена.

Мы приводим его в лагерь. Мы носимся как сумасшедшие — вытаскиваем из палатки все медикаменты, мы готовы сделать что угодно. Может, его срочно отвезти в административную часть и пусть за ним пришлют вертолет санитарной авиации? «Да нет, — говорит он, — не так все страшно, я поправлюсь». — «Не так страшно? Да на тебе места живого нет, ты истекаешь кровью, тебя штопать и штопать, тебе нужен морфин». Ричард, отрываясь от второй чашки чая, предлагает выдать старику аспирин. «Да-да, аспирин самое то», — соглашается старик.

Не в силах сделать ничего полезного, сбитые с толку этой беспечностью, мы покорно выдаем ему таблетку аспирина и наливаем чаю. Он делает глоток. «Ах, да, еще кое-что — вы не могли бы приставить мне палец обратно?»

Он начинает разматывать обрывок ветоши, которым перевязан пораненный, как мы думали, безымянный палец. Но под повязкой пальца не оказывается вовсе. А где же твой палец, дружище?

Он роется в кармане. («Готовься к худшему!» — говорим мы с Лизой друг другу.) На свет появляется палец. В полиэтиленовом пакете. Засыпанный солью. Старик свое поварское дело знает хорошо, он умеет хранить мясо, и, когда гиену в кромешной ночной тьме прогнали прочь, он пошарил в траве с фонариком, отыскал палец и засолил.

Нам приходится его огорчить. Увы, мы не умеем пришивать пальцы. Он принимает известие мужественно: «Ничего, можно мне еще чаю?» — и убирает пакет.

Пока он наслаждается чаепитием и капает кровью на все и вся, мы уговариваем его доехать с нами до административной части, чтобы оттуда его эвакуировали вертолетом. «Да нет, не нужно». Перед тем как прошагать три мили до нашего лагеря, он сходил в другой кемпинг и договорился со знакомым водителем, которые сегодня возвращается в Найроби, чтобы тот подбросил его до найробийской больницы. Мы предлагаем довезти его до этого самого кемпинга — он соглашается, только сначала нужно заехать в его кемпинг, для визита в большой город необходимо переодеться в парадное, а то нечего будет нещадно заливать кровью все шесть часов пути.

По дороге мы узнаем некоторые подробности. Гиена ворвалась в палатку около полуночи, схватила его и потащила, намереваясь употребить на ужин. Он отбивался, потом прибежали охранники масаи и закололи ее копьями. Мы слушаем с возрастающим страхом. Если мы спокойно спим по ночам, то лишь благодаря непоколебимой уверенности, что, забравшись в палатку, перестаем существовать для диких зверей. Снова и снова мы внушаем себе, что звери неспособны вычислить, куда ты скрылся, они еще не достигли той стадии интеллектуального развития по Пиаже, когда объект осознается как существующий, даже если он недоступен органам чувств, а значит, мы в безопасности. А теперь нас обрадовали рассказом про гиену, прорвавшуюся в палатку. Тревожно.

Мы приезжаем в кемпинг и, пока старик переодевается во все самое лучшее, осматриваем палатку. И озадачиваемся. Следы крови повсюду, по всему лагерю, но палатка совершенно нетронута. Целехонькая. Мы начинаем расспрашивать, старик юлит и мямлит, но в конце концов все выясняется. Имея за плечами битых десять лет работы в буше, прекрасно усвоив все «можно» и «нельзя», этой ночью он по неизвестной причине решил прикорнуть в продуктовой палатке среди сосисок. В палатке, у которой по столь же неведомой причине не было пола, так что любопытной гиене ничто не мешало поднырнуть под стенку и разорить холодильник.