Адвокат. Судья. Вор - Андрей Константинов

…Депутат говорил и говорил, угодливо улыбаясь страшному человеку с ножницами в руках, а лицо у того все больше каменело и внушало уже не просто страх, а какой-то парализующий ужас…

– Следователя этого, которого услать надо было, как фамилия? – задавая вопрос, Сергей опустил глаза, чтобы Глазанов не увидел в них того, что испугало бы его еще больше, хотя больше, наверное, и так было некуда…

– Простите, что? Ах, фамилия? Позвольте… Я не помню уже точно, по-моему, как-то на «Ч» начиналась…

– Челищев?

– Что? А, да-да, по-моему, Челищев…

Сергей долго сидел молча, не обращая внимания на трясущегося депутата. Он услышал то, к чему подсознательно был уже готов, но эта страшная информация просто не укладывалась в его сознании: «Антибиотик убирает меня из дома через первого заместителя прокурора города… А тот спешит исполнить его поручение и фактически становится соучастником убийства… На чем же Палыч так зацепил Ярослава – совесть нашей прокуратуры, – что тот спокойно вписывается в мокрые дела? Положим, Никодимов мог и не знать, что готовится убийство, но потом-то, потом он не мог не срастить концы с концами: он же прокурор, а не девочка-второклассница…» Челищев вдруг вспомнил телефонный звонок, разбудивший их с Юлей Ворониной после «ночи любви». Звонил как раз Никодимов. Сергей тогда не придал этому обстоятельству значения, а теперь все вставало на свои места… Как просто и незатейливо его нейтрализовали – подложили смазливую шлюху, и он клюнул, как глупый карась.

«И все-таки… Слишком много людей при таком раскладе знают заказчика – Палыча… Он не мог этого не понимать… Может быть, хотел этим как раз крепче привязать к себе… Крепче, чем мокрым, не привяжешь… Кстати, Прохоренко-то тоже, получается, в курсе. Воронина – его человек, да и Никодимов после ухода Глазанова сразу к Николаю Степанычу пошел: они что-то обсуждали и пили, а потом Воронину вызвали – на инструктаж… Странная какая-то история… Неужели все действительно прогнило до такой степени, что прокуроры помогают ворам мокрухи делать?»

Депутат пискнул, напомнив о себе. Челищев поднял на него тяжелый немигающий взгляд, потом вынул диктофон и сказал:

– Сейчас ты все ясно, внятно и связно расскажешь в эту машинку. Не волнуйся, педрило, это как обычное интервью, ты ведь их любишь?.. Только вопросов я задавать не буду, ты их и так, наверное, не забыл…

Глазанов кивнул и еле выговорил дрожащими губами главный, мучивший его вопрос:

– А… А потом? Вы… Вы меня застрелите?

Сергей медленно покачал головой:

– Нет. Не застрелю.

Валерий Петрович удовлетворенно, с пристоном выдохнул и начал устраиваться на стуле поудобнее, готовясь к записи…

Он наговорил на целую сторону микрокассеты и, когда закончил, снова спросил угрюмого интервьюера:

– Вы… Вы меня под суд отдадите?

– Нет, – ответил Челищев. – Не отдам. Помолчи, не чирикай, мне подумать надо…

Он ушел на кухню, чтобы не видеть умоляюще-искательных глаз депутата, достал из пачки последнюю сигарету, затянулся ею так глубоко, как только мог, и присел на табуретку, глядя в темноту за окном. После всего, что депутат Глазанов рассказал, оставлять его в живых было нельзя. Эта мысль и раньше, еще до похищения, приходила Челищеву в голову, но он гнал ее от себя, прятался от нее… Но теперь нужно было что-то решать. Передать его в руки ментовки или Комитета? Но в этом случае Сергея самого сразу же расшифруют, а это повлечет за собой немедленную смерть… Даже уголовного дела завести не успеют, если его вообще захотят заводить. Значит…

Он вновь затянулся во все легкие, и огонек сигареты обжег ему губы. Челищев вернулся в комнату, достал стакан и бутылку джина, налил до краев и протянул Валерию Петровичу:

– Пей!

Тот непонимающими глазами уставился на Сергея и залепетал:

– Но зачем? И тут так много… И потом, у меня же привязаны руки.

Руки депутата Челищев освободил и вновь протянул стакан.

– Пей!

Давясь, тот выпил примерно половину, закашлялся до слез и умоляюще проговорил:

– Я… Я не могу так, мне нужно запить…

Сергей принес ему бутылку пепси, и Глазанов допил джин. Подумав и посмотрев на депутата, Челищев налил еще полстакана.

– Пей!

– Но… зачем? Я никогда… не пью столько… Это вредно… – Язык у Валерия Петровича уже начал заплетаться.

– Для моего спокойствия – если ты вдруг начнешь кричать на улице – ну, пьяный и пьяный… Стрелять тогда в тебя не придется.

Услышав страшное слово «стрелять», Глазанов быстро схватил стакан и выпил его залпом. Переведя дух, он, запинаясь, спросил:

– А к-к-куда мы п-п-п-поедем?

Челищев уже надевал куртку:

– Так… По городу немного прокатимся… Ляжешь в машине на заднее сиденье и будешь вести себя хорошо. Иначе последним, что ты в этой жизни увидишь, будет пуля…

Глазанов судорожно закивал и начал торопливо натягивать дубленку, от страха не попадая в рукава…

Сергей гнал машину по шоссе Революции. Депутат Глазанов постанывал на заднем сиденье от выпитого алкоголя и страха. Челищев молчал, готовясь к тому, что предстояло сделать. Его начала пробирать дрожь, руль норовил выскользнуть из вспотевших ладоней, но правая нога упрямо давила на педаль газа. С шоссе Революции Сергей свернул на улицу Тухачевского, проехал еще немного и остановился. Здесь, в небольшом парке, располагался завод, выпускавший бутылки с минеральной водой «Полюстрово»; говорили, что источник этих минеральных вод обнаружил чуть ли не сам Петр I. Рядом с заводом парили три небольших искусственных водоема, обложенные бетонными плитами. Вода в этих озерцах не замерзала никогда, даже зимой, может быть, потому, что в них сливали горячие технические воды, а может, просто зимы стали такими теплыми…

К самому большому из трех прудов Челищев и вез Глазанова.

Парк был пуст, смельчаков гулять в нем после полуночи давно не было. Сергей по сводкам помнил, что даже раньше, в относительно спокойное время, в этом местечке часто находили трупы.

– Выходи! – Сергей распахнул заднюю дверь «вольво» и пнул депутата. Валерий Петрович «задним ходом» выбрался из машины: он был абсолютно пьян, его губы, казалось, хотели расползтись по всему лицу.

– Мы что, уже п-п-приехали? А г-г-где мы?

Сергей, не отвечая, закрыл машину, взял Глазанова за рукав дубленки и повел к пруду. На холодке Валерий Петрович начал быстро трезветь, видимо, заподозрив неладное. По крайней мере его речь стала более связной:

– Зачем мы сюда приехали? Прошу вас, не молчите, скажите что-нибудь!

Его пропитанный отчаянием голос растворялся, пропадал в угрюмой тишине ночного парка. Челищев остановился на бетонных плитах, которыми был обложен берег озерца, и повернулся лицом к депутату.