СССР. Зловещие тайны великой эпохи - Николай Непомнящий

Оказывается, Писарь проиграл в карты… «выходной»! Сие означало, что ему предстояло организовать побег. С какой целью? Пока беглец не будет возвращен в лагерь, зэков на работу не выведут — это и называлось на блатном жаргоне «выходным». Однако в дело вмешался сам дядя Ваня и приказал привлечь к побегу любого «глупого фраера», подчеркнув: обязательно из числа… «фронтовиков» или вообще «врагов».

Законный вопрос: зачем подобное понадобилось авторитету? Оставалось лишь догадываться, хотя наметилась следующая тенденция: старый волк дядя Ваня не хотел делить свою практически неограниченную власть с «фронтовиками» и пожелал «хотя и подспудно» обратить внимание лагерного начальства на недостойное поведение «врагов Родины» в совокупности.

Писарю дали месяц на организацию и осуществление побега, и проигравшийся урка подошел к осуществлению дела чрезвычайно серьезно: во-первых, он понимал, если он привлечет к задуманному кого-нибудь из зэков, то может рассчитывать в случае неудачи на помилование — достаточно довольно убедительно свалить вину за побег на подельника, и начал приставать с предложением к одному из своих земляков из числа «фронтовиков», предложив «пойти в побег».

Будущий подельник удивился, выразил сомнения, заявил — «могут подстрелить» и, сославшись на незначительность своего срока заключения, отказался. Однако заговорщик не унывал и нашел другого «врага» по имени Митька. Следует отметить, что второй беглец «фронтовиком» практически не являлся: с голодухи, будучи еще подростком, он пошел служить к немцам в полицию, за содеянное, невзирая на явку с повинной, получил под завязку: «четвертак» — двадцать пять лет! Митьке-полицаю Писарь и предложил бежать.

Митька вначале принял предложенное за шутку, поинтересовался непосредственно: подкоп, что ли, делать? Инициатор побега лишь усмехнулся зловеще, пояснил: подкопы делают только идиоты, а он намерен уходить с музыкой, фейерверком, на глазах у охры и самого начальника лагеря, и ни одна сволочь не то что стрельнуть — остановить не посмеет! Гарантировал успех задуманного на двести процентов, хотя и понимал — придется попотеть: до оживленной транспортной магистрали предстояло пройти более четырехсот километров по тайге… Разве таковое под силу человеку? Человеку не под силу, а на машине… Какой? На пожарной! Откуда ее взять — начальник лагеря сам даст! Каким образом? Не спеши, со временем узнаешь, и… конечно, никому ничего не говори.

В день побега Митька был очень удивлен, увидев, что обещанное подельником стало сбываться: в назначенное время у штаба замерла пожарная машина, а незадолго перед этим Писарь ходил по рабочему объекту и сообщил зэкам, будто вечером на зону завезут цистерну спирта, и собрал у алчущих деньги на выпивку, к концу дня получилась приличная сумма: мешок с деньгами заговорщик спрятал в штабелях досок недалеко от рабочей проходной… Когда машина подъехала к штабу, они быстро забрались на свои места — Писарь в кабину за руль, Митька с горящей газетой в руке у брандспойта — и… дело пошло. Выехав из лагеря, со смехом делились впечатлениями: «Наша взяла! Охровцы подумали — с алкашами дело имеют! Ха-ха-ха! Надолго теперь они запомнят наш фейерверк!»

Однако далеко беглецам уехать не удалось: через час начал накрапывать дождь, превращая дорогу в непроходимое месиво, и машина на одном из поворотов, соскользнув с лежневки, забуксовала и плотно села на брюхо. Дальше беглым зэкам предстояло двигаться только пешком… Писарь взял торбу с продуктами и деньгами, а полицаю Митьке досталась тяжелая канистра со спиртом, и оба припустили бегом по тайге, не разбирая дороги…

Дождь кончился перед рассветом, и на тайгу опустился густой туман, оба вымокли до костей и продрогли, поэтому и решили сделать привал. Наскоро перекусив и запив сухари и сало спиртом, развели костер и, просушив одежду, завалились спать. Проснувшись, быстро перекусили и продолжили супермарафонский забег…

Митька заметил — подельнику было значительно легче бежать: с рюкзаком, наполненным припасами, за плечами и мешком денег в руках тот передвигался быстро, а он с тяжелой канистрой постоянно отставал. Писарь нервничал, подгонял, пугал погоней, но темпа не снижал, правда, через каждые 10–15 километров он объявлял привалы; полежат зэки с полчаса на таежной траве — и снова в дорогу. К четырем часам дня Митька окончательно выдохся, чем чрезвычайно раздражил напарника, и на очередном привале тот не дал ему ни крошки. Последний возроптал, и дело закончилось воспитательным процессом: избиением лжефрон-товика. От побоев парень потерял сознание и очнулся лишь к вечеру, тогда и услыхал от спутника: кормить его никто не собирается, потому что он не полноправный член команды, а… «барашек»!

Парень чрезвычайно удивился, спросил: разве возможно такое? Услышал в ответ: «Дурень! Если я надумаю тебя слопать, а я тебя в любом случае слопаю, но ты пока мне нужен. Буду в день по сухарику давать — дойдешь до центральной магистрали, твое счастье. Нет, значит, судьба такая!» Оказывается, Писарь рассчитывал проехать на машине километров двести, но дождь, не учтенный в его расчетах, спутал карты — машина застряла в 70 километрах от лагеря. Прикинув, на какое расстояние они удалились, стал тревожиться: харчей дня на два, а до центральной магистрали 300 с лишком верст! За два дня и на лошади по хорошей дороге не доберешься, а здесь нужно шагать и шагать по нехоженой тайге! Решил — жратву надо экономить, правда, «барашек» еще есть…

Когда Писарь уснул, Митька осторожно открыл канистру со спиртом, бесшумно приблизился и принялся поливать спящего, но тот проснулся, вскочил с громкими ругательствами и бросился на товарища. Лжефронтовик упал нападавшему под ноги и способствовал попаданию Писаря в горящий костер: по лесу прокатился вопль, живой факел высветил поляну, и горящий человек повторно атаковал подельника. Обороняясь, Митька отмахивался канистрой, тогда Писарь, пытаясь погасить пламя, забегал вокруг лиственницы, но, не сумев сбить огонь и впадая в безумие, отбежал и плюхнулся в болото, однако, начав тонуть, метнулся к берегу…

Митька, самым бессовестным образом поедая запасы провизии, остановил подельника, вылив на его стриженую голову новую порцию спирта, и бросил горящую головешку… На болоте загорелся тростник, и, весело пощелкивая, пламя начало разрастаться в ширину — с болота потянуло утренним ветерком, и пожар распространился быстро и хищно. Убедившись, что Писаря ничто не спасет, подельник, забросив за спину торбу с едой, прихватил мешок с деньгами и, спасаясь от пламени, направился в тайгу… Шел не разбирая дороги и в конце концов вышел на один из секретных таежных постов, откуда его вкупе с другими зэками, «потерявшимися в тайге во время пожара», отправили в лагерь. Вскоре «виллис» сорвался с места и, хлопая натянутым брезентом, мчался по узкой грунтовке, убегая от черного дыма…

.. Сын начальника лагеря вернулся домой через несколько дней в целости и сохранности. Более того, по-прежнему розовощекий и пышущий здоровьем, правда, несколько взволнованный и задумчивый, подросток пришел к отцу в домик.

Мальчишка ни разу не видел отца плачущим и, сообразив, что в его отсутствие произошло нечто экстраординарное и непоправимое, заплакал сам, повинился и признался: он искал клад! «Какой клад?» — ничего не понимая, переспросил отец. Мальчик рассказал необыкновенную историю: оказывается, Писарь доверил ему страшную тайну, рассказав, где зарыл два миллиона рубли. Предложил съездить, найти клад и привезти в лагерь, пообещал, привезенное поделят с пареньком пополам — миллион ему, миллион Писарю… Что мог сказать отец? Лишь вздохнуть с сожалением: «Эх, сын, сын, какой же ты глупый…»