Тень Лучезарного - Сергей Малицкий

– Как вы это делаете? – спросила Кама.

– Ви научила, – прошептала Имбера.

– Наука немудрящая, – заметила Ви. – Всякая магия об одном – наслать, заморочить, заставить, обмануть. Ухищрений не счесть. А есть простая магия, которая не в ходу. Принять, прояснить, согласиться, открыться. Я не великий знаток, но снять боль у воина, который рядом, смогу. Взять на себя. Фелис Адорири научил.

– Что это было? – спросила Имбера. – Яркий свет и головная боль? Я представляю, что ты испытала, принцесса. Мне было нелегко даже от части того, что выпало тебе. Тем более что мы чуть запоздали…

– Там, – махнула рукой на запад Кама. – Там что-то стряслось. Что-то очень важное. То, что цепляет таких, как я.

– Всех принцесс? – с усмешкой спросила Ви, но тут же вновь стала серьезной. – Или тех, кто хранит в себе тайну?

– Орс рассказал? – разомкнула веки Кама.

Горизонт сливался в месиво из белого снега, сверкающего искрами разломанного наста, черных штрихов рощ и перелесков и как будто крыш отдаленных деревень.

– Орс добряк, но не дурак, – ответила Ви. – Мудрец и добряк, что тем более удивительно, ведь он…

Ви оборвала фразу и начала снова:

– Он ничего не говорил мне о тебе, Кама. Разве только повторял, что не стоит обижаться на судьбу, если главные зерна она доверяет не тебе. Ты рядом с теми, кому они доверены? Значит, и ты в числе счастливчиков. Быть лепестком розы ничуть не менее почетно, чем быть нектаром в ее сердце. Не было бы лепестка, не было бы и нектара. Орс ничего мне не говорил о тебе, Кама. Я сама почувствовала. Ты непроглядна. Вон Имбера – как на ладони. Хлебнула лиха побольше меня. Или уж точно не меньше. А ты – сундучок на замочке. Разве запирают на замок пустые сундучки?

– Да, – просто сказала Имбера. – Я тоже что-то почувствовала. Не так ясно… Но… Словно дальняя гроза громыхнула.

– Не могу похвастаться таким хорошим слухом, – Ви прищурилась. – Если ты, принцесса, не ошиблась, в той стороне сначала Фидента, потом Утис, потом равнина Бэдтибира со средним течением реки Утукагава на полпути между Хонором и Туршей, краешек равнины Шуруппак и Самсум. Разве орда еще не взяла Самсум? Было бы интересно справиться о ее победах. Сегодня двадцатый день второго зимнего месяца. Но я бы не расслышала ничего так далеко. Что там случилось?

– Не знаю, – Кама спрыгнула с лошади, сбила ногой в сторону наст, подняла горсть мокрого снега и приложила к глазам. – Но если погадать… Один сундучок был взломан, и сокровище спряталось в другом сундучке. А потом, через минуту или две, был убит кто-то очень сильный. Такой сильный, что если бы он вспыхивал, умирая, как пламя, мы бы все тут ослепли.

– Есть еще такие люди в Анкиде? – удивилась Ви.

– Разве я сказала о людях? – запрыгнула на лошадь Кама. – Поспешим.

Они догнали дружину Ремортеда быстро, но уже через три часа впереди показались гахи. Отряд был довольно большим, тысяч в двадцать. За спинами гахов пылала деревенька из шести домов, следующую только что миновали воины Камы, и схватка между ними должна была случиться именно на заросшем тростником болоте между двумя деревнями.

– Щиты! – зарычал Ремортед, и даккитцы тут же начали составлять из принесенных вязанок заграждение. – Лапис! На лошадях в ста шагах за рядами! Ждать команды!

– Быстро! – крикнула Кама. – Рубите тростник, чтобы ни метелки не было под ногами. Сваливайте в вал за пятьдесят шагов до щитов.

– Наставления Фалко, переданные от Лауруса, получившего их от Субулы Белуа, – кивнула Ви. – Все так. Но зачем тростник? Огонь? Нет ни масла, ничего!

– Подожди, – поморщилась Кама. – Они встали?

– Да, – пригляделась Имбера. – Не дошли до нас меньше лиги. И даже… Кажется, начинают перестраиваться. А справа от них поле и за ним еще одна деревня. Домов на двадцать.

– Не пойдет, – мотнула головой Ви, вскочила на седло ногами, выпрямилась, приложила ладони ко рту и вдруг во всю глотку защелкала, зарычала на чужом языке. И снова. И снова. До тех пор, пока развернувшиеся было к югу ряды не двинулись против выстроившегося на болотце врага.

– Что ты им сказала? – спросила Кама. – Я не поняла и четверти гахских слов.

– Не знаю, – призналась Ви. – Орс не стал переводить. Сказал, что если хочешь, чтобы тебя в гахской деревне стали убивать не медленно и по частям, а сразу и целиком – проговори то-то и то-то. Заставил заучить. Уж не знаю, можно ли это говорить при детях, но меня всякий раз отчего-то тянет покраснеть. А чтобы я покраснела… Не случалось пока. Кстати, тот гах, которого мы возили к Фалко, очень не любил эти слова. Зубами пытался меня грызть. Что ты делаешь, принцесса?

Кама держала перед собой клинок, в который исправно сливала время от времени переполнявшую ее силу. Вряд ли она сумела его наполнить до краев, но зачерпнуть из него силу ей, кажется, удавалось. Вот до гахов осталось половина лиги, затем треть. Стали различимы оскаленные пасти, завизжали кривые дудки, вот-вот взлетят короткие стрелы.

– Энки благословенный, – охнул кто-то среди даккитцев.

– Колья держать наготове! – заорал Ремортед. – И чтобы платок был заткнут под ремень у каждого! Мокрый платок! Кому лень снег топить, может помочиться на него, все одно – лучше уж так, чем без головы. Колья!

Одно смешивалось с другим. Наряженная в белые балахоны масса вошла в болотце и стала сминать на ходу тростник, срезая серые метелки сухой поросли рядом оскаленных острых зубов. Вот зафыркали короткие луки и полетели стрелы. Не самая хорошая защита связки хвороста. Есть потери, есть. С первой минуты. А у Ремортеда лучников маловато. Или он всех оставил всадникам? А смогут ли они выпускать стрелы на ходу? Ведь не ордынцы, совсем не ордынцы. Три секунды, две, одна. Есть! Схлестнулось одно с другим! Насадилась на колья и полезла по головам насаженных зубастая и когтистая масса. Ругань и ор тут же сменились пыхтением, ударами и вскриками. Заскрежетала сталь. Заскрипела кость. И тогда Кама вырвала меч из ножен, отпуская накопившееся и отправляя его вперед. Весь тростник должен был вспыхнуть! Весь! И тот, что успели порубить перед собой ее воины, и притоптанный гахами. Весь!

– Энки благословенный?! – закричала Ви. – Как ты сумела? На них горят балахоны! Живыми сгорают!

– Лапис! – истошно заорал Ремортед, и всадники рванулись с места, потекли двумя клиньями вперед, огибая болотце справа и слева и осыпая белых и становящихся в пламени черными гахов стрелами.

– Вот и ладно, – кивнула Ви и вдруг, не ожидая команды, выдернула меч из ножен и послала коня в самую схватку.

– Пошли, Имбера, – чувствуя какой-то мерзкий привкус во рту, сказала Кама. – Их поганые луки стали негодны в пламени. Теперь это обычная битва. Но не бойня. Они все еще дорого отдают жизни. Ни одного живого нельзя оставлять, ни одного…

Через час с юга к черно-красному пятну пожарища и множеству мертвых тел прилетел дозор с юга. Ви заматывала Имбере тряпицей рану на левом плече, Кама сидела у костра и соскабливала ножом с гарнаша запекшуюся на нем кровь. С лошади спрыгнула Кулпа Адорири, жена дяди Фалко – Асперума. И у нее, и у сопровождающих ее десяти стражников лица были утомленными.