Сущность зла - Лука Д'Андреа

Даже если доказательств недостаточно, какая-то часть меня присутствовала на Блеттербахе в апреле 1985 года. Недаром я весь окоченел и дрожал.

Я его видел.

Я слышал, как он бормочет слова проклятия, которому миллионы лет.

Jaekelopterus Rhenaniae.

— И что случилось потом?

— Грюнвальд испустил ужасающий крик. Но Гюнтер оказался проворнее. Молния вывела его из состояния шока. Он в ярости набросился на врага. Вцепился в бедра, швырнул на землю. Девочка покатилась по грязи и, если бы не быстрая реакция Макса, сорвалась бы со скал. Она заплакала. Вернее, замяукала, будто котенок, а не человеческое дитя. Гюнтер тем временем боролся с Грюнвальдом. Я поднялся, поспешил на помощь. Наносил удары вслепую. Это я вырвал топор из рук ублюдка. Высоко поднял его и орал до хрипоты. Я сам не сознавал, что делаю, вел себя как дикий зверь. Потом почувствовал, что рукоятка липкая от крови. И снова заорал, уже от страха.

Вернер показал на связанные вместе обломки.

— Я разбил его о скалу. Колотил, пока не ободрал пальцы. Когда закончил, Гюнтер все еще колошматил Грюнвальда. Лицо у того уже превратилось в сплошной синяк. Гюнтер его убьет, подумал я. И знаешь что, Джереми? — Вопрос повис в воздухе. — Я тоже хотел, чтобы эта бестия сдохла.

Так и сказал: бестия.

— Но, — продолжил Вернер через целую вечность, — я не хотел, чтобы Гюнтер стал убийцей. Гюнтер был парень порывистый, простодушный. Если бы я позволил ему убить Грюнвальда, его бы замучила совесть. Я закричал. Гюнтер остановился, с пальцев у него капала кровь. Грюнвальд, прижатый к земле, тихо стонал. На губах вздувались кровавые пузыри. Я не испытывал никакой жалости. Но велел Гюнтеру прекратить. И тот, может быть по привычке, подчинился.

Вздох.

— Макс тем временем обтер девочке лицо. Она уже не плакала, но вся дрожала от холода; мы обогрели ее как могли. Между тем Ханнес, стоя на коленях перед телом сына, все рыдал и рыдал, и конца этому было не видно.

Снова вздох — глубокий, нескончаемый.

— Я знал, что сойду с ума, если и дальше буду стоять среди этого ужаса, ничего не предпринимая. Стану таким же, как Ханнес. Нужно было принять решение. И я кое-что предложил.

— Что ты предложил? — пролепетал я.

— Правосудие, Джереми, бывает трех видов. Есть Божий суд. Но Бог в тот день глядел в другую сторону. К нам не спустился ангел, не заговорил с нами, не указал нам правильный путь. Перед нами — только девочка, полумертвая от холода, плач Ханнеса, бешеный взгляд безумца и вся эта кровь.

Он помолчал.

— Есть и человеческое правосудие. Мы могли связать Грюнвальда и привести его в долину. Сдать в полицию. Но я имел дело с человеческим правосудием, и оно не пришлось мне по нраву. Помнишь, как зарождалась Спасательная служба Доломитовых Альп?

— После похода, в котором погибли твои друзья?

— Меня отдали под суд. Возложили вину на меня. Поскольку я выжил, решили, что моя небрежность погубила остальных. Что он мог знать, тот судья? Мог ли он знать, что ты чувствуешь, когда приходится обрезать страховку, которая связывает тебя с товарищем, сломавшим спину? Что может знать законник о том, что случается в горах? Ничего. Для него было важно то, что я остался в живых, а остальные погибли. Значит, меня следовало наказать.

— Горе выжившим, — произнес я.

— Меня оправдали те же крючкотворы. Тот же закон, по которому меня судили, избавлял меня от ответственности благодаря параграфу, вставленному в кодекс неизвестно кем и неизвестно зачем.

Вернер энергично затряс головой.

— Человеческое правосудие — не для меня.

— А третий вид правосудия — что это?

— Правосудие Отцов.

Вернер скрестил руки на груди, ожидая моей реакции. Я промолчал. Сидел не шевелясь, ожидая, чем закончится рассказ.

— Наши Отцы знали, что такое горы. Наши Отцы возносили молитвы скалам и посылали проклятия ледникам. В их времена не было правосудия, которому скрепя сердце подчиняемся мы. Они рождались рабами и умирали рабами. Терпели голод и жажду. Видели, как их дети мрут, точно скотина. Хоронили их в каменистой почве и производили на свет других, надеясь, что хотя бы эти выживут.

Вернер взглянул наверх, на потолок и выше.

Выше неба.

Выше звезд.

— Наши Отцы знали, как прекратить кровопролитие.

Я почувствовал, что задыхаюсь. Слова Вернера впивались мне в грудь, будто гвозди. Толстые длинные гвозди, какие вбивают в гроб. Я с трудом сделал выдох.

Тем временем Вернер поднялся, разложил на столе карту.

— Вот здесь мы нашли его, связали и потащили прочь. Слов не требовалось. Все мы знали, что такое правосудие Отцов. Мы несли его на спине по очереди — Гюнтер, Макс и я. Ханнес — нет, Ханнес только плакал и звал сына. Просил прощения за то, что не понимал его, за то, что так и не сказал, как им гордится. Но мертвые глухи к мольбам, и мы пытались утешить Ханнеса. Напрасно. Он не слушал нас, — Вернер вздохнул, — может быть, потому, что и мы, тащившие мерзавца к пещерам, тоже были мертвы.

Я окаменел.

— Пещеры.

Вернер постучал по карте, показывая место.

— Наши Отцы издавна бросали туда убийц, насильников, смутьянов. Любой, кто проливал кровь, любой, кто пытался разрушить Зибенхох, оканчивал свои дни там. Не важно, богач или бедняк, благородный или простолюдин. Пещеры большие и темные. Там хватает места всем.

Неужели я и правда приметил ухмылку на его лице?

Боже, сделай так, чтобы я ошибся.

— Ведьмы, — прошептал я, вспомнив рассказы Верены, — ведьм тоже бросали вниз.

— Да.

— Но ведьмы были ни в чем не виноваты.

— То дело прошлое. Мы-то знали, что Грюнвальд виноват. И мы его сбросили вниз.

— Вы… вы не боялись, что он выберется?

Вернер презрительно хмыкнул:

— Никто никогда не выбирался из пещер Блеттербаха. Там, внизу, — ад. Помнишь шахту? Время от времени горняки прорубали штольню не там, где надо, и воды поглощали их. Там, под Блеттербахом, подземные озера. И как иные говорят, скопления серы. Целый мир.

— И вы его бросили туда.

— Там ему и место. Мы с Максом спустились вниз, а Гюнтер оставался снаружи и время от времени нас окликал. Когда его голос стал не громче вздоха, мы с Максом обнаружили скважину. В жизни не видел настолько непроницаемого мрака. Гигантское, злобное око.

— Грюнвальд был еще жив?

— Он дышал. Хрипел. Да, был еще жив. Гюнтер не стал убийцей. Прежде чем бросить Грюнвальда в скважину, я забрал водительские права, единственный документ, который он имел при себе.