Путь слез - Дэвид Бейкер

– Э-э-э… да, добрый господин. Думаю, да.

– Тогда за дело! – рассмеялся Жан, согласившись с девочкой. – Oui, oui. Наслаждайтесь, друзья!

Французы торопливо сняли вертела с опор и положили дымящуюся оленину поверх плоского камня рядом с костром. Лети с криками радости ринулись к тушке и принялись разрывать ее вкусное мясо и запихивать себе в рот. Не успели хозяева застолья услышать хоть одно слово благодарности, как ночное яство наскоро превратилось в груду обглоданных костей и хрящей. Наевшись до отвала, крестоносцы расположились на земле, чтобы петь и смеяться в свете костра, забыв под великолепным звездным небом обо всех своих невзгодах.

Петер был радостно взволнован присутствием образованных и повидавших жизнь мужей, и ухватился за возможность обогатить свои познания в философии, астрономии, военном деле и положении Святой Церкви. Дети почтительно слушали их пока все, кроме Карла с Вилом, не поддались теплу и не уснули. Однако Петер противостоял искушению сна, а разговор еще больше взбодрил его и оживил.

– Римская Церковь, – уверенно произнес Филипп, – это заблуждение, развращение Святой воли Господней, ибо нигде в Писании не написано, что какие-то люди должны стоять между Богом и Его творением. Мне не нужен священник, дабы говорить с Богом вместо меня. И никакой римский папа не указ моей душе.

Вил с Карлом переглянулись.

– Могу ли я узнать об источнике столь дерзновенных… высказываний? – спросил Петер.

– Хм! – дерзко сказал в ответ Жан. – Да само Священное Писание. Мы с радостью примкнули к другим, и делимся сей благой вестью свободы со всеми христианами. Послушайте. Вы все вы, свободны, свободны принимать любовь Божью без того чтобы платить за нее или склонять колено перед бритоголовым монахом или черной рясой священника. Христос заплатил за это сполна!

Жан вдруг осознал значение Петерового одеяния и неловко поежился. Не успел он снова раскрыть рта, как заговорил Петер.

– Прошу, поведайте нам больше об этой… свободе.

Жан подался вперед.

– Свобода говорить с Богом напрямую, друг мой. Свобода слышать или читать Его Слово на родном языке. Свобода полагаться на Его совершенство, а не на свои добрые дела, Свобода зависеть от Его платы за наши грехи: мы больше не связаны десятиной, индульгенциями, постами, паломничеством, епитимьями. И еще: благодаря одной только Его Милости, sola gratia, мы свободны наслаждаться общением с Ним вечно!

– N'est-çe pas, – согласился Филипп. – И свобода от загребущей хватки Церкви, а значит, освобождение человека от власти последнего препятствия. Так вот! Думаю, всеми этими десятинами и индульгенциями дьяволы покупают себе особо горячее место в аду!

Жан укоряющее взглянул на спутника.

– Non, Филипп, – возразил он. – Мы должны любить и таковых. У нас нет права бросать в них камни. – Он обратился к Петеру. – Друг, по твоему одеянию, ты – человек церковный, но мы не желали оскорбить тебя. Однако совесть понуждает нас…

– Хм. Однако мы довольно досаждаем вашему Папе! – буркнул Филипп.

Петер ничего не сказал, а только кивнул и бросил взгляд в сторону мальчиков, у которых от услышанного язык прилип к гортани.

– А с вами, юноши, – продолжал говорить Жан, – да пребудет мир и благодать во имя нашего Господа Иисуса Христа, а также свобода в Его имени. Только полагаясь на Спасителя, а не на Римскую Церковь, вы освободитесь.

Мальчики не ответили.

– Вы что-то сказали о других… Как вы зовете себя? – спросил Петер.

– Мы последовали французского…

– Non! – перебил его Филипп. – Мой брат обмолвился. Мы последователи одного Иисуса Христа, но нашим наставником был один француз по имени Питер Вальдо.

Петер улыбнулся и кинул.

– Ja, верно, я ведь слыхал о нем. Кажется, он был купцом с необычайными познаниями в Святом Писании. А вас часто называют лионскими бедняками, не так ли?

– Oui, – подтвердил Жан его догадку.

– Ну конечно. Мне должно бы тотчас догадаться о сем – по вашим деревянным башмакам.

– На юге итальянцы зовут нас Sabotati. Нас сейчас уже много, больше всего в горах Франции и Ломбардии. Мы ходим по миру как бродячие лудильщики, используем свое ремесло, дабы делиться благой вестью. Но временами мы прячемся в этих горах: убегаем от гнева своего короля и немилости вашего Палы.

– Что ж, добрые люди, славно, что мы встретились с вами. Я ношу рясу, это вы верно заметили, но сердце мое радо слышать ваши слова.

Филипп изучающим взглядом осмотрел священника.

– Так и есть. Одет ты священником, но глаза у тебя горят по-особому.

Петер улыбнулся и подмигнул Карлу.

– Как и вы, я состою на службе у нашего Господа. Но званье свое я приобрел не только лишь одеждами. Когда-то давно я был священником и слугой Рима. Да Церкви не по вкусу пришлись мои суждения, и меня отвергли ради других, более послушных и подходящих под образ ее служителя. Итак, в сих рясах я странствую по Империи, дабы искоренять самодовольный обман тех, кто отменяет священство всех верующих в Спасителя.

Глаза Жан вспыхнули в свете костра.

– Да, да, mon amie. Мы все священники. Всякий, кто призывает имя Иисуса как своего Спасителя, есть священник, даже малые дети.

Карл покрылся холодным потом и тревожно прошептал Вилу:

– Думаешь, нас могут повесить за то, что мы слушаем подобные речи?

Нет. Уж их я не боюсь.

Разговоры велись далеко за полночь, при полной луне. Мужчины обсуждали роль Церкви, мудрость кельтов, английские свободы, видения будущего. Наконец Петер, хоть и жаждал большего, поддался усталости и мольбам терпеливых собеседников. Он отошел и свернулся в углублении холма, выстланном лишайником. Однако старик проснулся еще до рассвета, быстро справил утренние молитвы и со всей силы пнул корягой по тлеющему костру, надеясь разбудить французов.

– О, прошу прощенья, – прошептал Петер в самое ухо Жану. Я не разбудил вас?

Спящий проворчал что-то во сне и поерзал, но какая-то палка умышленно упала ему на ноги, и мужчина вскочил спросонья:

– Чего?

– Доброго дня, – хитро заулыбался Петер.

– Et tu, – вздохнул Жан.

К великой радости Петера вальденсы вскоре карабкались вместе с ним в горы, на покрытую снегом вершину, с которой можно было обозреть окрестности стоянки. Воздух был прозрачен и студен, и сквозь него просвечивались слабые краски зари, которая зачиналась над восточными горами. Петер тяжело оперся на посох и искренне посмотрел на товарищей.

– Я не могу понять нашего Бога. Разум мой часто бессилен: то я вижу Его изобилующую любовь повсюду, то мне кажется, что Он вовсе покинул землю. Иногда Его присутствие так близко и так явно в каждой частичке космоса, а иногда, кажется, что Он невыразимо далек.