Кровавый путь - Максим Гарин

Роман взял с полки первую же попавшуюся подшивку.

– Извините, – обратился он к библиотекарю, – ручку и бумагу вы не могли бы мне предложить?

Старик радостно закивал, будучи довольный тем, что его работа кому-то нужна.

– Сейчас, молодой человек, на святое дело – пожалуйста.

Он порылся в выдвижном ящике письменного стола, вынул листов десять желтой машинописной бумаги и дешевую шариковую ручку, протянул их Роману. Тот, стараясь не показывать своего нетерпения, взял их и с подшивкой журналов под мышкой пошел к самому дальнему столу, расположенному за стеллажом. Там никто не должен был ему помешать.

Роман раскрыл журнал и сделал вид, будто что-то пишет. Библиотекарь минут пять наблюдал за ним, затем принялся заполнять каллиграфическим почерком разграфленные карточки.

Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Роман аккуратно развернул лист, переданный ему дедом, и принялся читать, не забывая делать при том вид, что он пишет.

Учитель сидел тем временем в большом зале перед горящим экраном телевизора. Он переключал камеру за камерой, внимательно следя за передвижениями Марины. Он смотрел, как девушка поправляет постель в бараке. Его пухлые губы немного задрожали, когда он следил за тем, как Марина осмотрелась, нет ли кого рядом, и сбросила через голову теплый свитер, оставшись в белье.

Толстые губы Учителя приоткрылись, словно бы он хотел схватить ими засахаренную вишню.

Марина будто бы почувствовала, что за ней наблюдают, съежилась, закрылась руками и поспешила одеться. Поверх свитера она набросила брезентовую куртку, подбитую мехом, и быстро вышла на улицу.

Учитель, даже не глядя на пульт, перещелкнул кнопки. Одна картинка сменилась другой. Теперь он видел Марину издалека. Та быстрым шагом шла по улице, направляясь к одному из домов.

– Что ж ты так недолго себя показывала? – ухмыльнулся Учитель, зная, что его сейчас никто не видит.

Теперь можно было позволить выйти эмоциям наружу. Он заерзал на шелковых подушках и принялся накручивать на свои толстые пальцы длинную золотую бахрому. Он даже вспотел, шелковый хитон прилип к жирной спине. В последние годы он редко испытывал желание, оно приходило к нему почему-то лишь во сне. Проснувшись, он не мог понять, в самом ли деле оно посещало его или же это был только плод воспаленного воображения. Теперь же желание подступило к нему так явственно, что он не мог думать ни о чем другом.

– Ну-ка, козочка, у тебя есть парень, но веришь ты в меня. А его, придет время, я сотру в порошок, растворю в серной кислоте, – и улыбка толстых губ сделалась совсем отвратной.

Он поскреб пятерней волосатую грудь и воспользовался звоночком. На этот раз звук бронзового колокольчика показался ему чрезвычайно мелодичным. Тут же возник охранник. Ничего не объясняя, – такое тут не было заведено – Учитель ткнул коротким пальцем на экран телевизора и распорядился:

– Доставить ко мне, но вежливо.

– Слушаюсь, – отвечал охранник с бритой головой и тут же удалился исполнять приказание.

Девушка тем временем подошла к дому и постучала в дверь. Она не знала, что уготовано ей судьбой.

Роман закончил читать послание деда. Он дочитал последний абзац, перепрыгивая через слова, потому что суть уже стала ясна и он понял, во что вляпался. Но, точно так же, как дед, он в какой-то мере даже радовался тому, что оказался именно здесь, именно в это время, потому как от него зависит теперь очень многое.

«Нужно бежать!» – окончательно решил он.

У него не возникло ни малейшего сомнения в том, что его дед, академик Богуславский, прав.

Но как это сделать? А тут еще Марина, попробуй ее уговори! А оставлять ее здесь…

Мысли путались у него в голове, когда парень выбежал на улицу. Старый библиотекарь проводил его недоуменным взглядом:

– И ручку не отдал, – проворчал он, подходя к столу, за которым сидел Роман.

Журналы лежали раскрытыми, все листы, выданные ему библиотекарем, остались чистыми.

– Не поймешь, – пожал плечами библиотекарь, собирая листы бумаги, смахивая несуществующую пыль с пластиковой поверхности стола.

А Роман тем временем почти бежал по улице.

Он бы несся, но боялся привлечь к себе внимание.

В деревне, заселенной сектантами, не было принято бегать. Все здесь происходило размеренно, чинно. Каждый знал, чем он должен заниматься сейчас, чем будет заниматься завтра. Все время было расписано по секундам, и только редкие часы отдыха сектанты могли посвятить себе. Писать письма здесь было запрещено и единственной связью с миром служило телевидение, которое в любой момент мог отключить Учитель, посчитавший, что передача способна нанести урон вере. А таких передач набиралось множество, и поэтому телевидение работало с перебоями.

Роман вошел в барак и остановился. Марины там не было. Он подбежал к мужчине, молившемуся в углу перед зажженной палочкой благовоний.

Прерывать молитвы считалось грехом, но Роман пошел и на это. Он тронул сектанта за плечо. Тот договорил слова молитвы и повернул бритую голову.

– Марину не видел?

– Ушла, – ответил сектант и вновь вернулся к своему занятию, принялся раскачиваться из стороны в сторону, и твердить имя Учителя.

«Где же она?» – Роман рванулся в другой конец барака.

Наконец ему удалось разузнать, куда пошла Марина. Он с облегчением вздохнул:

«Слава богу! А то я уже стал бояться. Найти ее и попытаться уговорить удирать вместе. Надо добраться до людей, сообщить им. Я обязан выполнить волю деда!»

С Мариной он столкнулся уже на улице, почти перед самым домом своих знакомых, где она провела минут десять, и от растерянности не знал, что сказать. Девушка смотрела на него и понимала, парень взволнован. Но она не знала причины этого.

Наконец Роман Богуславский выпалил:

– Ты должна мне поверить.

– О чем ты говоришь?

– Там, на станции, мой дед занят страшным делом.

– Дед? – не понимая, проговорила девушка. – Он же в Москве.

– Это долго объяснять, но он здесь. Он микробиолог, к тому же академик. Его заставляют разрабатывать страшное бактериологическое оружие, убивающее белых людей – таких, как ты и я.

– Зачем?

– Тот, кто называет себя Учителем – кровожадный маньяк!

– Зачем ты мне это говоришь?

– Нужно бежать!

Марина стояла, как вкопанная. Подобное об Учителе не смел сказать никто.

– Я забуду все, что ты сказал мне, – спокойно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла она. – А теперь оставь меня, я не хочу тебя больше слушать и видеть. Тебя никто не тянул сюда силой.