Мертвое море - Тим Каррэн

— Здесь есть течение, — заметил Маркс. — Оно как раз тянет нас в том направлении. Рано или поздно мы окажемся там, но можно, конечно, грести, пока руки не отвалятся, чтобы увидеть, что там, прежде чем оно увидит нас.

Чесбро открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал. Джордж понял, что, возможно, оно и к лучшему.

Маркс объяснил, что все, выплюнутое в это место, похоже, плывет в том же направлении, поэтому выжившие тоже должны там оказаться.

— И кто знает? Если это то самое место, которое засасывает корабли и самолеты из Треугольника и Саргассов с незапамятных времен, то они, возможно, все здесь. Господи, хоть бы мы нашли хорошую лодку… Я бы занялся двигателями и топливом… Черт, я бы вернул нас домой или хотя бы попытался.

Джордж понимал, что мысли о возвращении домой — это единственная причина, по которой можно было на время свыкнуться с жизнью в проклятом месте.

На это было мало надежды, но лучше так, чем плыть по течению, предаваясь мрачным размышлениям. Джордж ощутил, что они стоят на пороге открытия. Он лишь надеялся, что оно не будет зубастым и голодным.

Проснувшись, Менхаус тут же понял, что что-то не так. Его веки, затрепетав, открылись. Он не мог описать это, но чувствовал так же, как чувствуешь кого-то рядом с собой в темноте. Не нужно видеть или слышать, можно просто почувствовать: навязчивое ощущение присутствия, не менее заметное, чем прикосновение чьих-то ногтей к спине.

Сакс слегка похрапывал. Чокнутого Слима Менхаус не видел: в каюте было слишком темно. Тени гнездились, как змеи, находили друг друга, сливались воедино и спаривались, порождая ползучий выводок вьющейся тьмы. Менхаус попытался сморгнуть наваждение. В этой темноте было что-то противоестественное.

Он прислушался. Теперь он слышал. Слышал тьму. Едва уловимый шелест и странный звук, будто мокрое, изъеденное молью одеяло тащат по полу. Менхаус сглотнул, приподнялся на локтях, вытянул шею, прислушался и снова услышал осторожный шорох. Такой звук могли издавать в темноте змеи, но он точно знал, что это не они, не здесь, не на мертвом корабле посреди бескрайнего кладбищенского моря. Это было нечто, старающееся не шуметь, знающее, что его слушают, и пытающееся оставаться незамеченным.

Менхаусу хотелось списать это на игру воображения, на расстройство нервов, но тщетно. Он не только слышал звук, но и чувствовал прогорклый влажный запах: так может пахнуть нечто, поднятое со дна пруда.

Менхаус, двигаясь осторожно, нашел зажигалку и щелкнул ею.

— Сакс? — шепотом позвал он. — Сакс?

Ответа не последовало. Сакс спал мертвецким сном. Был слышен только шелест.

Менхаус спустил ноги с койки, тихо, по-кошачьи, спрыгнул на пол, схватил одну из свечей, найденных в салоне, и зажег.

Койка Маковски была пуста.

Нет, не пуста — не совсем. Там была какая-то фигура, очертания чего-то твердого: Маковски лежал на месте, но был закутан в паутину из тени.

Только тень эта не рассеивалась при попадании на нее света: когда Менхаус подошел со свечей к Маковски, тьма не отступила. Она саваном висела над ним, чернее черного, блестящая от влаги, маслянистая тьма. Казалось, она чуть вздрогнула от вторжения света, словно и не тень это была вовсе, а нечто, притворяющееся таковой.

Менхаус почувствовал, как сердце замерло в груди. Маковски был полностью закутан в это вещество, словно его обмакнули в деготь.

Когда Менхаус поднес свечу ближе, тьма стала сползать с Маковски, словно горячий воск. Толстый змеевидный сгусток выскользнул из раскрытого рта со звуком выдернутых из рыбьего брюха кишок. Маковски забился в конвульсиях, начал всхлипывать и дрожать. Черное вещество походило на извивающуюся органическую ткань: под неопреновой кожей проглядывались сокращающиеся мышцы.

«Господи, — ужаснулся Менхаус, — это живая… живая чернота».

Всего лишь на мгновение в черноте проступили человеческие черты: Менхаус увидел гладкую, блестящую пародию на женское лицо, что ухмыльнулась ему, а затем растворилась, словно ее и не было.

Захотелось кричать, но горло словно сузилось до размера булавочной головки. Дрожа, Менхаус протянул свечу вслед отступающей черной массе: та двигалась быстро в поисках темноты, где можно было укрыться. На одно безумное мгновение он увидел, как она заметалась, а затем исчезла среди теней или сама стала тенью.

Менхаус замер — огонек свечи дико плясал над его дрожащей рукой, отбрасывая кошмарные тени на переборки. Ему хотелось рухнуть на пол, закричать, завопить, но губы словно наглухо слиплись.

И тут Маковски обрел голос. Высокий безумный вопль заполнил каюту, многократно отражаясь в неподвижном воздухе. Слим повалился на пол, крича, завывая и останавливаясь лишь для того, чтобы набрать полные легкие воздуха. Он уткнулся в Менхауса, и тот едва не выронил свечу, хотя знал, что этого ни в коем случае нельзя делать, потому что если она упадет, если она упадет…

Маковски цеплялся за ноги Менхауса, как напуганный ребенок, его разинутый рот исторгал слюну и полные ужаса слова:

— Оно на мне, я не могу дышать, не могу!..

Сперва Менхаус попытался оттолкнуть его, затем опустился на колени, поставил свечу на пол так, чтобы ее свет не подпускал тьму, схватил Маковски за плечи и встряхнул, стараясь привести в чувство. Маковски бился у него в руках, словно выброшенный на берег лосось, извиваясь, вертясь и царапаясь, обезумев от паники.

— Прекрати! — закричал Менхаус. — Прекрати! Маковски! Прекрати! Оно ушло, черт возьми! Ушло, слышишь?

Наконец Маковски упал в объятия Менхауса, невесомый и обессилевший, и свернулся у него на коленях калачиком, как больной ребенок, дрожа и взмокнув от пота. Его кулаки сжимались и разжимались.

Сакс вскочил с койки.

— Что такое? — спросил он. — Что, черт возьми, происходит?

Что Менхаус мог сказать? Что на них напали тени? Озвучить такое было бы еще большим безумием, чем стать невольным свидетелем этого кошмара, поэтому он промолчал. Сердце бешено стучало, дыхание было прерывистым.

Сакс смотрел на него не отрываясь.

— Ну и? Какого черта вы, двое сосунков, здесь разорались?

Внезапно Менхаус почувствовал необъяснимое желание расхохотаться, но не стал этого делать. Вместо этого он, придя в чувство, рассказал Саксу об увиденном.

— Я видел это. Господи, Сакс, я действительно видел это.

— Конечно видел, кто бы сомневался, — насмешливо сказал Сакс.

— Да пошел ты, Сакс. Что здесь тогда случилось, черт возьми? — прорычал Менхаус, его глаза полыхали яростью. — Думаешь, нам обоим это приснилось?

Маковски не произнес ни слова. Его глаза широко раскрылись и остекленели: где бы он сейчас ни находился, ему было одиноко и страшно.