Моя малышка - Мэри Кубика

Когда он меня отпускает, снова вскакиваю, но, стоит кинуться бежать, как сразу врезаюсь в стену.

– Принесите мою дочь! – выкрикиваю сотню, тысячу раз.

А потом бессильно сползаю на пол и разражаюсь рыданиями.

Тогда женщина встает, собираясь уходить. Да, хорошо ей, а меня вот не отпускают.

– Ну, тут все понятно, – произносит она, не глядя мне в глаза. Женщина говорит что-то про психиатра, консультацию, бред и болезнь, потом покидает комнату.

А потом было все это – кровь, каталка, люди в масках и перчатках. Пришельцы. В ушах звенит. В меня тычут какими-то иголками. Или это случилось до, а не после прихода седоволосой женщины? Понятия не имею. Почему Крис меня не защитил, когда у меня брали кровь? Или на самом деле меня отравили, и я теперь призрак?

Лицо мужа мокро от слез, а ведь Крис никогда не плачет. Стоит, застыв, точно статуя, и не двигается с места. Никогда ему этого не прощу. Вдруг ощущаю огромную усталость. Веки наливаются тяжестью. Прежде чем погрузиться в сон, гадаю, что эти люди еще у меня заберут. Хочу позвать Криса на помощь, но не в силах выговорить ни слова.

Просыпаюсь на кровати в комнате, окно которой выходит на зеленый парк. У окна, повернувшись ко мне спиной, стоит женщина в широких штанах и рубашке с пуговицами и разглядывает пейзаж. Стены оклеены обоями с узором-елочкой, зеленым с бежевым. Полы здесь паркетные.

Пытаюсь пошевельнуться и обнаруживаю, что привязана к кровати. Услышав позвякивание металла, женщина поворачивается ко мне. Зеленые глаза смотрят по-доброму, губы улыбаются.

– Хайди, – произносит она так нежно и ласково, будто мы подруги. Но я не знакома с этой женщиной. В первый раз вижу. Однако улыбка ее сразу располагает к себе. Глядя на эту женщину, хочется поверить, что инопланетяне, седовласая особа, задававшая вопросы, яд и Канарский дог были просто сном. Смотрю на свои руки и не вижу ни глубоких следов от укуса, ни крови, ни бинтов. Обвожу взглядом палату, осматриваю все уголки, но Джулиэт нигде не видно.

– Куда забрали мою дочь? – спрашиваю слабым, прерывающимся голосом. Рот будто набит ватой. Кричать нет сил. Тщетно пытаюсь высвободиться, но ничего не выходит.

– Это для вашей же безопасности, – говорит женщина и, подойдя поближе, садится на стул рядом со мной. Потом пододвигает его к кровати. – Вы в хороших руках, Хайди. Ничего не бойтесь. С ребенком все в порядке.

Вдруг начинаю плакать – то ли от тревоги и усталости, то ли от звучащего в ее голосе сострадания. Женщина достает из коробки несколько бумажных салфеток и вытирает мне лицо – сама я этого сделать не могу. Сначала отпрянула от этих чужих прикосновений, но потом расслабилась. Приятно ощущать у себя на лице ее теплые руки.

Женщина называет свою фамилию, которую сразу же забываю. Отмечаю только, что перед ней она сказала слово «доктор». Однако на врача она совсем не похожа – ни халата, ни стетоскопа. Да и голова не лысая, как у тех мужчин, которые вчера брали у меня кровь.

– Мы просто хотим вам помочь, вот и все, – говорит женщина все таким же мягким, доброжелательным голосом, вытирая с моих щек слезы. От ее рук пахнет медом и кориандром. Эти запахи сразу навевают воспоминания, как мама готовила для нас с братом и папы. Вспоминаю, как мы вчетвером, всей семьей, сидели за столом. Думаю об умершем папе. Вот гроб опускают в землю, вот я стою с лавандовыми розами в руках. Мама, как всегда стойкая и сильная, застыла возле меня, готовая подбодрить, утешить. Или все было наоборот, и это я изо всех сил сохраняла самообладание, готовясь подбодрить еле-еле державшую себя в руках маму? По привычке тянусь за папиным обручальным кольцом, хочу обхватить знакомую золотую цепочку, но рука привязана.

– Где мой ребенок? – снова спрашиваю я, но доктор лишь отвечает, что с девочкой все хорошо. Потом ни с того ни с сего принимается рассказывать про своих детей. У нее два сына и дочка по имени Мэгги. Малышке всего три месяца. Только тут замечаю, что, хотя фигура у женщина стройная, легкая полнота все еще дает о себе знать. Стоило ей упомянуть, что она тоже мать, и сразу захотелось поделиться своими мыслями и секретами.

Руби-Джулиэт, Руби-Джулиэт… Ваза-профили, ваза-профили.

Разговариваем про то, что знакомо любой молодой маме – бессонные ночи и усталость. Рассказываю, что Джулиэт ни разу не спала всю ночь напролет. Хотя мысли в голове какие-то мутные, запутанные. Слова срываются с языка с трудом. Говорю, что девочка болела, у нее была инфекция мочевыводящих путей, и из-за этого успокоить малышку было еще труднее. Добрая женщина кивает и соглашается. Говорит, что ее дочка Мэгги появилась на свет с врожденным пороком сердца. Всего через несколько дней после родов пришлось делать малютке операцию. Сразу видно, что эта врач меня понимает. Во всем.

Потом она вдруг спрашивает про Уиллоу, но не так, как та, другая женщина, а деликатнее, мягче. Интересуется, когда девочка ушла и почему. Рассказываю всю историю. Объясняю про папино обручальное кольцо на золотой цепочке, которого не оказалось на крючке в виде птички, хотя точно помнила, что повесила его именно туда.

Пытаюсь вывернуться и поглядеть на собственную грудь, чтобы убедиться, что кольца нет. Женщина заглядывает в ворот моей больничной рубашки и говорит, что его действительно нет. И вдруг в голове проносится смутное воспоминание, будто сцена из давно виденного фильма. Я стою возле кровати Зои и протягиваю на ладони две овальные белые таблетки. Потом сажусь и смотрю, как она делает большой глоток воды и проглатывает их. Потом возвращаюсь в ванную, чтобы поставить пузырек обратно в шкафчик, где держим лекарства. Смотрю на упаковку и читаю название – «Амбиэн». Вот оно, рядом с обезболивающими и антигистаминными. Потом быстро закрываю дверцу.

– Почему вы не заявили в полицию? – спрашивает женщина, дослушав мой рассказ.

Готовая расплакаться, пожимаю плечами и говорю, что не знаю. Понятия не имею. Хотя на самом деле прекрасно понимаю, почему не стала обращаться в полицию. Вот я стою в спальне, наблюдая за крепко уснувшей после принятия снотворного дочерью. Теперь она точно крепко проспит всю ночь, и ничто ее не разбудит. Потом возвращаюсь в ванную, собираюсь повесить цепочку на крючок, но замираю и вместо этого сжимаю украшение в кулаке. Снова выхожу в спальню, целую Зои в лоб и отправляюсь в гостиную. Уиллоу сидит на стуле, моя Джулиэт крепко спит на полу. Смутно припоминаю, как убирала тарелки со стола и выбрасывала остывшие спагетти в пластиковый пакет для мусора. Будто со стороны наблюдаю, как золотая цепочка с кольцом словно сама собой выскальзывает из пальцев и падает прямо в спагетти и соус. Потом выношу пакет на лестничную площадку и выбрасываю в мусоропровод.

Качаю головой. Нет, я просто не могла так поступить. Папино кольцо украла Уиллоу. Эта девушка убийца, воровка.

– Уиллоу не сказала, куда пойдет? – спрашивает женщина, наблюдая, как я качаю головой. – Не догадываетесь, где она может быть?

Еще раз повторяю себе – кольцо стащила Уиллоу. Вспоминаю, как сидела на краю ванны, включив воду, чтобы Зои не услышала, как я плачу. Дочке ведь надо было выспаться – у нее была не то простуда, не то аллергия. Потом я подняла голову и увидела пустой крючок. Пыталась дозвониться до Криса и спросить совета, но он не брал трубку. Еще бы, они с Кэссиди Надсен были слишком заняты, чтобы отвлекаться на пустяки вроде пропавших колец.