Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит

— Итак, кто живет — Белый Христос или ваш господин Один? Есть ли еще кто-нибудь из вас, ярл или юнец, морской разбойник или берсеркер, кто все еще хочет назвать правду о том, что я видел, ложью?

Снова раздался дикий крик, громкий, долгий и низкий, оружие взметнулось вверх, и радостные возгласы прокатились по трясущемуся дереву крыши, и вот таким грубым образом, но в соответствии с обычаями своего времени и расы люди Иварсхейма впервые приветствовали имя Белого Христа и истину, которую я разъяснил им своим добрым мечом.

Глава 24. На священную войну

В ту ночь я хорошо и сладко спал после тяжелого трудового дня, и когда слуга, которого Ивар дал мне для выполнения поручений, принес утреннюю выпивку, как было тогда принято у викингов, я отправил его узнать у служанок Бренды, когда я смогу поговорить с ней. Он вернулся и сообщил, что она примет меня в комнате для гостей через час. Я облачился в латы, купленные в Венеции, обрядился в самые роскошные воинские наряды, какие только мог найти, и, когда прошел час, вошел в комнату для гостей весь с головы до пят в кольчуге и доспехах, с опущенным забралом и широким мечом Армена на боку в новых серебряных ножнах, украшенных золотом.

За мной слуга нес тот изящный костюм из золота, стали и серебра, о котором я недавно рассказывал, с серебряным щитом, золотым шлемом и мечом из прекрасной толедской стали.

Когда я открыл дверь комнаты и вошел, звеня сталью о сталь и громко стуча железными сапогами по деревянному полу, Бренда стояла у одного из окон и смотрела на море вместе с Торой, сестрой Ивара и, если не считать самой Бренды, самой прекрасной девушкой в Скандинавии. Они обе отпряли, вскрикнув одновременно и в шутку, и в тревоге, потому что ни одна из них никогда прежде не видела такой удивительной и, как потом призналась мне Бренда, такой величественной фигуры воина.

Я подошел к ним, опустился на одно колено у ног Бренды и, подняв забрало, посмотрел на нее полусерьезно-полушутя и обратился к ней, подражая придворной речи, которую слышал от молодых кавалеров в Венеции:

— Моя милая госпожа, твой верный рыцарь преклоняет колени у твоих ног, прося у тебя милости.

— Так это ты, Валдар! — рассмеялась она, протягивая руку, которую я поднес к губам. — Я думала, что это один из тех рыцарей в доспехах, которые едут из всех стран Европы сражаться с Саладином и его сарацинами за гроб Господень. А теперь скажи, о какой милости ты хочешь просить?

— Принять знак любви, который твой верный рыцарь привез тебе из Венеции на юге.

— Ах, знак любви! — повторила она, и горячая кровь прилила к ее щекам. — Похоже, что ты столь же быстр в любви, сколь готов к бою, а ведь мы встретились только вчера утром…

— И любили друг друга в течение многих веков, — перебила Тора со смехом, который быстро перешел в шепот, как будто она была поражена собственными словами. — В самом деле, такое долгое и удивительное ухаживание, Бренда. И все же, будь я на твоем месте…

— Не говори глупостей, дитя! — рассмеялась Бренда, прикрыв ладонью прелестный ротик Торы. — А теперь, добрый сэр Валдар, — я полагаю, я должна называть тебя сэром в твоем рыцарском обличье, — хотя такая спешка несколько неприлична, все же ты получил благословение за храбрые поступки прошлого вечера, хотя я вполне могла бы найти в своем сердце упрек за твою поспешность.

— А знак любви? — воскликнула Тора. — Это то, что держит твой слуга?

— Да, — ответил я, поднимаясь с колен и разворачивая перед их изумленными глазами сверкающий военный наряд. Показывая им вещь за вещью и объясняя их назначение, я снова рассказал Бренде нежными словами, как в те времена, что ныне забыты, она выехала со мной, одетая в доспехи, в колеснице во главе армии Армена, и как в более поздние времена она шла в атаку во главе отряда дев-воительниц в Муте, Айзнадине и Ярмуке. И тогда, взяв обе ее руки, я попросил ее снова сделать то, что она делала раньше, и отправиться со мной на священную войну, чтобы сразиться за нашу новую веру, как вместе мы сражались за ислам в дни его новорожденной силы и чистоты.

Она выслушала меня молча, но ее щеки раскраснелись, а глаза ярко засверкали, и когда я закончил, она сказала:

— Это серьезное дело, Валдар, и мне нужно время, чтобы обдумать его. Оставь нас сейчас, и к полудню ты получишь мой ответ.

— А доспехи? — спросил я. — Что с ними? Неужели мой бедный дар отвергнут?

— Нет, — ответила она, смеясь и краснея еще ярче, чем прежде. — Глупый рыцарь, неужели ты утверждаешь, что знал меня все эти века, и не понимаешь, что, будучи женщиной, я должна прежде всего увидеть, как все это будет сидеть на мне?

С этими словами она подтолкнула меня к двери, так что я волей-неволей согласился и вышел из комнаты в сопровождении своего носильщика. Из комнаты для гостей я отправился к ярлу Ивару и рассказал о сделанном предложении, а также о причине, по которой я купил в Венеции пятьсот доспехов, и он, как старый боевой конь, вздрагивающий при звуке трубы, без лишних слов протянул руку:

— Хорошо придумано, Валдар! Клянусь Тором и Одином, это отличная идея! Значит, ты так спешил домой, не только ради того, чтобы увидеть Лилию Севера? Да, да, еще не август, и время есть и в избытке. Нет дня лучше сегодняшнего, потому что завтра никогда не наступит. Наши люди все еще в Иварсхейме. Через час они встретятся с тобой на Тингплаце[31], и ты будешь проповедовать им свой крестовый поход, и не сомневайся, что они с радостью выслушают тебя, если ты расскажешь им о богатой добыче, которую можно привезти из Сирии.

— Не беспокойся, я не забуду сказать об этом, — рассмеялся я, пожимая ему руку.

Не прошло и часа, как на Тингплаце гудела огромная толпа воинов, жаждущих услышать обещанную новость, и когда я с ярлом Иваром занял свое место на кургане в центре, все еще одетый с головы до ног в ослепительно сверкающую на солнце сталь, вверх взметнулось оружие и раздались радостные возгласы, так как слова были не нужны, чтобы сказать им, что мы снова идем на войну.

Ярл Ивар призвал их к тишине, а я, сняв шлем, который не