Числа и знаки - Юрий Бурносов

Теперь Бофранк выглядел несколько лучше, но сидеть мог, лишь подпертый подушками, а из еды смог проглотить лишь чашку бульона. Ольц примостился в уголку на полу, охватив руками колени и слушая, как Жеаль рассказывает субкомиссару, что происходило в те четыре дня, что выпали из жизни Бофранка.

– С тех пор как слухи о гибели упыря разошлись по всей Бараньей Бочке и далее по городу, ни один человек не был убит - по крайней мере, ни одного тела, изуродованного обыкновенным для упыря образом, не было найдено; обычные же жертвы поножовщины или ограблений не в счет.

Далее Жеаль поведал, что в церквах прошли молебны во славу уничтожения зла. Главный из них, в храме Святого Камбра, был прерван самым необычайным способом, и Жеаль, которому обычно не свойственно посещать молебны и проповеди, был тому неожиданным свидетелем.

В храм явился епископ Фалькус, который в свое время посмел утверждать - и этим весьма возмутил многих коллег, в числе коих был и покойный ныне Тимманс, тщившийся убить Бофранка и лишивший его пальцев, - что ведьмы, особенно когда подвергаются чрезмерно суровым пыткам, оговаривают себя, не в силах терпеть боль; что многие обвинения в чародействе и сношениях с дьяволом - лишь соседская месть или желание прибрать к рукам имущество осужденных и казненных. Оный Фалькус был смещен с поста после известных событий, ибо его утверждения шли вразрез с деяниями и устремлениями миссерихордии; говорили, что он удалился в монастырь, утверждали даже, что бывший епископ бежал за море и там впал в ересь окончательно. Тем более велико было всеобщее удивление, когда он, сжимая худыми руками старца простой ореховый посох, явился перед паствою.

Отстранив священника, каковой от изумления и неожиданности весь как будто окаменел, епископ вскричал:

– С печалью вижу вас здесь! Но для веры все возможно, она все побеждает. Она презирает жизнь земную, ибо надеется на небесную. Ныне приближаются времена, о которых было предсказано; настал час опасностей, и мы скоро увидим, кто воистину с господом. Нечестивые думали, что они могут воспрепятствовать моей сегодняшней проповеди, но пусть знают они, что нет во мне страха и от долга пастыря я не отступлю. Я готов жизнью пожертвовать ради нее. О, господи, избавь меня от этих противников моих, называющих меня соблазнителем, освободи душу мою, ибо за тело свое я не боюсь. Бога призываю в свидетели, ангелов и святых, что все, мною предсказанное, исходит от господа и что имел я эти откровения через божественное внушение, во время бдений, когда я молился за народ, теперь восставший на меня.

Ныне наступают дни смут, грядет великая битва, последуют отлучения, убийства и мучения. Настали времена испытаний. О, если бы господь устроил так, чтобы я первым подвергся им!

Опомнившиеся священнослужители без особенных церемоний стащили Фалькуса с кафедры, но в толпе уже обсуждали шепотом пророчество старика о «смутных днях». Что сталось с низложенным епископом после, никто не ведал.

– А что Альгиус?! - вспомнил вдруг Бофранк. - Хире Фолькон, нашли ли вы его?

– Нашел, нашел, хире Бофранк. Правда, он запросил за свою работу деньги, но уже при мне сноровисто обнаружил в старинных трудах упоминание о Третьей Книге.

– Что есть Третья Книга? - поинтересовался Жеаль.

– Об этом как-нибудь после, - довольно неучтиво отмахнулся от друга Бофранк. - Так где же он?

– Третьего дня я отвез ему деньги, и Альгиус обещал быть в ближайшие дни. Он сказал, что чрезвычайно заинтересовался, ибо открыл для себя много такого, о чем и не ведал ранее. Что меня особенно поразило - против обыкновения, он был абсолютно трезв.

– Решительно не понимаю, о чем вы говорите, - сказал Жеаль в возмущении. - Ладно бы я при сем отсутствовал; но гоже ли двум образованным людям обсуждать в присутствии третьего вещи, о которых не имеет он ни малейшего разумения?!

– Я чересчур утомлен, друг мой, чтобы рассказать тебе всю предысторию, а Мальтус знает немногим более твоего, стало быть, и он не рассказчик, - удрученно сказал Бофранк. - Не прими это за обиду. Как только я почувствую себя лучше, я расскажу тебе обо всем, хотя знание это отнюдь не радует. Помнишь, ты отозвался на рассказ о путешествии к Ледяному Пальцу такими словами: «История твоя темная, и многое в ней напоминает дурманный бред - вот что я сказал бы, не знай я тебя, друг мой Хаиме»? Все вернулось, Жеаль. Как знать, не коснется ли произошедшее ранее всех нас в самом скором будущем…

– Оставим это, - сказал, смягчившись, Жеаль. - Скажи лучше, убил ли ты упыря?

– Хочется верить, что убил, но вера моя некрепка… Он успел ответить мне - и немочь моя тому следствие. Чувства свои в сей страшный момент не желал бы я испытать никому.

Бофранк содрогнулся, словно зеленое пламя вновь охватило его. Юный Фолькон посмотрел на него с жалостью и сочувствием, а Жеаль промолвил:

– Так и не вспоминай о том, бога ради. Смотри, сегодня светит солнце, небо совсем чистое, и, говорят, по всем приметам так будет дней с десять. Лучшую весть приготовил я быть последней - твой отец справлялся о твоем здоровье и просил для поправления оного прибыть в поместье. Я пообещал сделать сие, как только лекарь даст соизволение.

– И он не сердит на меня?!

– Внешне этого не выказывал… но если вспомнить ваши ссоры и разногласия, а также размолвку последних лет?.. Вы, поди, несколько лет уже не разговаривали друг с другом, не поклонились бы, случись вам встретиться на улице, а тут он сам зовет тебя.

– Что ж, поедем, - сказал Бофранк. - Мне в самом деле нужен отдых, и отчего не насладиться им в местах, любимых и знакомых с самого детства.

Мальтус Фолькон готов был поклясться, что в этот миг он увидел блеснувшие на ресницах Бофранка слезы.

«Когда я выхожу в сад, я пугаюсь, поскольку все время вижу зайца, который, как подсказывает мне мое сознание, является ведьмой или каким-то ведьминским духом - так пристально он смотрит на меня. Иногда я вижу мерзкую ласку, перебегающую через мой двор, а иногда в амбаре мне попадается большой облезлый кот, который мне также подозрителен».

Джордж Гиффорд. Dialogue

Для доставки Бофранка, непрестанно ощущавшего во всех членах небывалую слабость и подверженного частым головокружениям, в поместье отца Проктор Жеаль испросил у грейскомиссара его личную карету - в салоне ее укреплены были мягчайшие кресла, подвешенные на ремнях, а рессоры были столь хорошо отрегулированы, что все неровности дороги скрадывались, словно бы их и не было.

Ольц был оставлен следить за квартирою; с Бофранком выехал сам Жеаль, который пообещал погостить день-другой, после чего отправиться и заняться подготовкой к свадьбе. Он полагал, что выздоровление Бофранка придется как раз на этот значительный день.

– Что же избранница твоя? - спросил субкомиссар, когда карета двинулась по набережной к Западным воротам. - Все та же или, может быть, ты что-то сокрыл от меня, как свойственно всем ветреным натурам?