Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина

– Забыть! Забыть-забыться-заболеть… – пробормотал Морской, прямо в одежде и не выключая свет откидываясь на подушки. Бывали в жизни такие вещи, копаться в которых не стоило. Столкнулся однажды – резануло, поболело – и срочно забывай. Наращивай вокруг прочный слой житейских забот и рабочей суматохи, живи, забыв, не думая и не вспоминая… Морскому было больно, но, вместе с тем, он понимал, что все происходящее – логично и справедливо. Любое чудо хорошо лишь в сказке. А в жизни скоротечные сюжеты и удивительные повороты чаще на поверку оказываются вредными пустыми фантазиями.

– В одежде на постели? – раздался вдруг от дверей встревоженный голос Галочки. – Ты заболел? Быть может, выпьешь чаю перед сном? Владимир?

Морской, раскрыв глаза, смотрел, не понимая.

– Как объяснение с Саенко? – продолжала Галочка. – Сейчас не спрашивать? Да что с тобой такое? Смотри зато, как я отчистила кольцо! Теперь его и носить страшновато. По крайней мере, пока мыла посуду, сняла. Не окунать же такую красоту в таз с мыльною водою…

Морской почувствовал, что вся его усталость испарилась, и бодро подскочил.

* * *

Морской и Галочка расписались через две недели. Тихонько, без шумихи.

В отделе регистраций, кроме Ларочки и Александра Степановича Воскресенского, с ними были еще только Света с Колей. И то, потому что именно в этот день суровым служительницам Амура вдруг стукнуло в голову, что без свидетелей расписывать нельзя, а родственники на эту роль не подходят.

– Я только, это, – улыбнулся Коля после дежурных поздравлений, – хотел сказать, что не удержался и сболтнул кое-кому. Они уже вам стол накрыли дома. Всего-то ничего: Галина с Александром Поволоцкие да Игнат Павлович с супругой. Посидим в тесном душевном кругу, отметим. Я подумал, хорошо бы совместить мою благодарность за освобождение с вашим праздником, а они поддержали и решили устроить сюрприз.

– А я вот никому не говорила! – гордо задрала нос красавица Лариса. – Только родителям: маме и папе Якову. Они такой подарок придумали – ты ахнешь!

Морской пожал плечами и хитро подмигнул супруге. Мол, что ты будешь делать – друзья, они такие.

– Я только парочку подружек пригласила! – с наигранным испугом кинулась оправдываться Галочка. – Как, интересно, они там осваиваются с остальными нашими гостями?

– А я позвал всего лишь Тапу с мужем, – внес свою лепту в общую вакханалию Морской. – Ну и, конечно, Нюту. Но с ней пришлось позвать еще двух коллег из перспективных кандидатов на ее судьбу. Анюта с ними давно хотела посидеть в неформальной обстановке и, заслышав про повод, уговорила меня помочь. Ну и еще один фотограф напросился. Он то ли с Тапой хочет обсудить возможности его карьерного прорыва, то ли с Нютой – несостоятельность других ее знакомых. Я точно и не понял.

Все засмеялись.

– Ох, дедушка! – начала Галочка, хватая Воскресенского под локоть. – Не знаю, как ты отнесешься, но день сегодня будет долгий, и я тебя, конечно, никуда не отпущу…

– Меня и два бывших коллеги не отпустят. Если ты мне свой новый домашний адрес верно записала, то они вот-вот подойдут. Я пригласил тебя поздравить лишь двоих, а нас, между прочим, целый бывший профкомитет. Цени мою скромность!

Морской, чуть подотстав, смотрел им вслед и улыбался.

Тревога последних недель наконец отступала. В целом можно было сказать, что бой если не выигран, то уж точно не проигран. Товарища вытащил. Врагов, как ни странно, не нажил. Обрел любовь. А вместе с ней гармонию и умение снова радоваться миру без циничной ухмылки. Жизнь однозначно становилась лучше и внушала оптимизм. Морской хоть и удивлялся немного собственному легкомыслию, но был искренне рад, что впереди – бесшабашные посиделки с друзьями, уютные семейные вечера, много интересной, вдохновляющей работы и, главное, никаких больше подполий, интриг и глупых войн.

Он ошибался.

Фото 1927 года. Командировка в Германию. Владимир Морской в центре

Владимир Савельевич Морской (Вульф Савельевич Мордкович) родился в 1899 году. Журналист, театральный критик, педагог, он стоял у истоков кафедры театроведения в Театральном институте г. Харькова (сейчас Институт искусств им. Котляревского), «открывал» газету «Красное знамя» (нынешняя газета «Время») и, как тогда было принято говорить, активно участвовал в культурной жизни города и страны с 1920-х по конец 1940-х годов.

Заметки, эссе и критические статьи Морского публиковались как в ведущих городских изданиях, так и во всесоюзной периодике (например, журнал «Театр», газета «Известия», журнал «Радянське мистецтво»). В разные годы он работал штатным корреспондентом, заведующим отделом культуры и ответственным секретарем газет «Пролетарий», «Харьковский рабочий», «Сталинское знамя» (в эвакуации в Узбекистане) и «Красное знамя».

Студенты, посещавшие лекции и практикумы Владимира Савельевича, вспоминали о нем как о ярком преподавателе, «на которого часто ходили даже вольные слушатели». Среди учеников Морского – В. Айзенштадт, О. Бойко, А. Борисова, А. Иванова, М. Чернова. Искусствоведы (Т. Бахмет, Ю. Щукина-Коваленко, Я. Портола) по сей день по крупицам собирают информацию и публикуют исследования о жизни и работах Владимира Морского, воссоздавая на их примере атмосферу тогдашнего Харькова.

Родился мой прадед в Екатеринославе (нынешний Днепр), но в раннем детстве переехал с родителями в Харьков, навсегда привязался к нашему городу и стал его страстным поклонником. Моя бабушка (единственная дочь Морского) вспоминала отца как человека очень легкого в общении, веселого, постоянно чем-то увлеченного и увлекающего (дочь, например, он с детских лет водил на все балетные премьеры, брал с собой на ипподром и беспрерывно знакомил с какими-нибудь выдающимися личностями).

Кстати, Морской не сразу стал журналистом. После окончания гимназии он посещал консерваторию по классу скрипки, позже поступил в Харьковский медицинский институт (но не закончил, потому что начиная с 1922 года полностью переключился на журналистику).

Морской во всем шел вразнобой со временем: сменил фамилию много раньше, чем начались массовые переименования (и то лишь потому, что надо было ехать в Германию по приглашению коллег, которые знали его под псевдонимом В. Морской); был исключен из партии, когда многие еще только подумывали туда вступать (выгнали его в том числе за то, что венчался с моей прабабушкой в синагоге); умудрялся занимать довольно высокий пост, быть, что называется «влиятельным человеком», но при этом критиковать советское искусство и иметь опасные связи (он писал литературный портрет Валентины Чистяковой – вдовы опального Леся Курбаса, был дружен с вдовой репрессированного поэта Александра Введенского, принимал у себя гастролирующего гипнотизера Вольфа Мессинга, тогда еще считавшегося слишком иностранным и потому неблагонадежным).