Господин военлет - Анатолий Дроздов

В комнате наступила тишина. Ее нарушил пассажир:

– Святая вода не мешала самолетам летать?

– Нисколько!

– Тогда пусть кропят. Поговорим о другом. Нам докладывают: авиации противника нет. Наши войска передвигаются свободно: как днем, так и ночью. В этом заслуга наших летчиков, они пригвоздили врага к земле. Плохо другое: у нас мало самолетов. Восполнить потери удастся не скоро. В этой ситуации оставлять Красовского командовать ВВС преступно. С делами справится его заместитель. Есть предложение: освободить генерала от должности! Возражений нет?

За столом молчали.

– Очень хорошо. Поскольку Красовский теперь без работы, надо ему ее дать…

«С кайлом, что ли? – подумал я. – Хоть не расстреляют…»

– Предлагаю назначить генерала заместителем Верховного главнокомандующего. Кто «за»?

Все подняли руки.

– Поздравляю! – Пассажир повернулся ко мне. – И еще. Спасибо вам, Павел Ксаверьевич, за все, что вы сделали! Примите благодарность от меня, от всех присутствующих, от Родины, за которую вы сражались.

От неожиданности я потерял дар речи.

– Вы устали, отдыхайте! – сказал пассажир, отводя взгляд. – К новым обязанностям приступите завтра. Кабинет вам приготовят…

* * *

Птах на руке встрепенулся, недовольно крикнул и улетел. За спиной шаги, оборачиваюсь. Дмитрий провожает птицу сожалеющим взглядом. Недавно я видел: послушник стоит, вытянув ладонь с пшеном. Птах к нему не прилетел. Это надо с молитвой, с миром в душе. Догадается…

– Отче! – Дмитрий приседает.

Что там? Велика беда – птичка на рясу капнула! Дмитрий счищает пятнышко, встает.

– Вас ждут, отче!

Идем. На поляне перед скитом вертолет. Надо же, не услышал, как он прилетел. Увлекся… Завидев нас, пилот запускает двигатель.

– Отче! – Дмитрий протягивает посох.

Зачем он мне? Я простой инок, не архимандрит. Дмитрий смотрит умоляюще. Беру, лезу в кабину, Дмитрий захлопывает дверь. Вертолет отрывается от земли, набирает высоту и ложится на курс. Лететь нам долго…

Блицкриг у фашистов все же получился, но не такой, как в моем прошлом. Авиация не в состоянии выиграть войну, но повлиять на ее ход может. Вермахт остался без поддержки с воздуха, танковые колонны мы проредили… Минск немцы взяли в июле, под Могилевом топтались до осени, у Смоленска застряли окончательно. К зиме мы потеряли миллион солдат – в разы меньше, чем в мое время. Костяк кадровой армии уцелел. Дальше были сражения и битвы – в других местах и с другими названиями. Берлин мы взяли в апреле 1944-го, а в мае наши танки вошли в Брест – французский Брест… Союзники высадились лишь в Италии, да и то застряли под Монте-Кассино. Черчилль перехитрил сам себя: он стремился в «подбрюшье Европы», а укусил огузок. Черчиллю это стоило кресла премьера. Американцы вернулись домой, не попробовав французского вина. Река времени поменяла русло, листок более не плыл по течению. Он пытался им управлять.

Войну я закончил маршалом. Нас было десять, маршалов Победы, я не выделялся на общем фоне. Выделил меня пассажир. После войны он затеял реформы. Не знаю, что подвигло его к этому, думаю, он был старым. К старости начинаешь переосмысливать прошлое. С высоты прожитых лет многое видится иначе. Понимаешь, например, за что рушат твои памятники. Про памятники я ему сказал…

Суть реформ была проста – Конституция 1936 года, все, провозглашенное ей. Власть – советам, свободы – гражданам. Свободы реальные, а не декларативные. Компартия уходит в тень, занимаясь идеологией и кадрами. Глава государства – председатель Президиума Верховного Совета. Глава исполнительной власти – председатель правительства. Типичная парламентская республика с равномерно распределенной властью.

Старые кадры реформ не хотели. Им уютно жилось в прежней системе. Заговоры, перевороты, расстрелы – вот что они готовили. Пассажира могли убить, даже люди ближайшего круга. Нужны были помощники, верные и преданные. Пассажир предложил мне найти их, а для этого занять должность. Не самую главную к тому моменту в иерархии власти, но очень влиятельную.

Сказать, что я был удивлен, означало ничего не сказать. Я ждал любого назначения, только не этого.

– Почему я? – спросил изумленно.

– Потому, что не просрешь страну! – буркнул он. – А вот они просрут…

«Они» решились в пятидесятом. Река времени изменила даты – пассажир умер в этом году. Старая гвардия встрепенулась, но мы были готовы. Нарыв созрел, но не лопнул. Их взяли в ходе совещания: они обсуждали, кого устранить. Список был готов, моя фамилия стояла первой…

Их помиловали. Товарищи были против, но я убедил. Мне не хотелось начинать на крови. Газеты напечатали фотографии документов: списки 30-х годов с резолюциями «гвардейцев»: «Расстрелять как бешеных собак! Всех к высшей мере!..» Из ГУЛАГа освободили политзаключенных; им было интересно почитать эти тексты, поговорить с авторами резолюций. Гвардию отправили на пенсию – возраст большинства позволял. Пенсии дали не персональные, а обычные, поселили в гуще народной…

Я остался в прежней должности, несмотря на просьбы товарищей. Я был немолод – на высший пост поздновато. Страна нуждалась в энергичных и знающих руководителях, дел было – начать и кончить. Мы многое сумели. Отменили негласный принцип: любой руководитель – член КПСС. Партия избавилась от карьеристов, страна получила толковых начальников низшего и среднего звена. Депутатов стали выбирать на альтернативной основе.

Разрешили частный бизнес, оставив за государством крупные производства. Мы демонтировали здание, построенное на крови и страхе. Вместо него возводили новое – медленно, этаж за этажом. Спешить не стоило: быстрые перемены пугают людей.

В Европе появилось ССГ – Содружество Суверенных Государств. Поначалу нас было пятеро, но к нам присоединялось одно государство за другим. Таможенных границ у Содружества не было, огромный рынок манил европейцев. Рубль стал общей валютой – не сразу, постепенно, но стал.

С американцами кое-как, но поладили. С ходу не вышло. Речь Черчилля в Фултоне, холодная война… У нас появился аргумент. Война закончилась раньше, чем Манхеттенский проект дал плоды. Американцы проект закрыли: результат не ясен, стоит дорого. Мы остались при своем мнении и работы продолжили. Атомную бомбу испытали в сорок девятом. Американцы спохватились, да поздно: догонять всегда трудно. Поначалу они кичились отдаленностью: попробуй, долети! Появились баллистические ракеты – долететь стало не проблемой. Они предложили договор. Мы подписали его на наших условиях: мирное соревнование двух систем, попытка принести куда-либо «демократию» на штыках – повод к войне. Они согласились. «Демократия» – это хорошо, это красиво, но жить хочется долго и счастливо.

Изменился взгляд на прошлое. Первую мировую признали освободительной, ее участников – ветеранами войны. Разрешили носить царские ордена. Первым, кто откликнулся, был Буденный. На прием к французскому послу он явился с «Георгиями». Подскочили фотографы, кинохроника… Семен Михайлович крутил ус и улыбался. Маршал отличался редким благоразумием: ему посоветовали – он надел. Буденный предложил захоронить погибших, независимо от того, на какой войне они пали, обустроить могилы, поставить памятники. Инициативу поддержали, маршал возглавил движение. Это возымело неожиданный эффект: в СССР потянулись эмигранты…