Век Екатерины Великой - София Волгина

Петр Федорович благополучно вступил в императорские права и самозабвенно принялся за управление своим государством. Перво-наперво, в самую ночь своего восшествия на престол, ни на минуту не забывавший о плачевном положении своего кумира, Петр, не мешкая, разослал гонцов в различные корпуса русской армии с приказом прекратить военные действия против прусского короля. Всевышний услышал молитвы прусского короля Тем войскам, что стояли вместе с австрийской армией, был отдан приказ немедля отделиться от нее. Император послал к Фридриху своего любимца, генерал-адъютанта, Андрея Васильевича Гудовича, с письмом, в коем содержались заверения о самых дружеских намерениях. Не оставил Петр без внимания и врагов своего кумира. Франции, Испании и Австрии были переданы декларации, в коих указывалась основная политическая линия русского императора – приверженность прусскому королю. Словом, с самого своего начала правления Петр Третий не замедлил оправдать всеобщие предвидения. Действовал он, как всегда, бесцеремонно. Легко отвернулся от союзников, легко выдворил придворный французский театр, легко сослал всех неугодных чиновников и раздумывал, как бы такожде легко избавиться от своей супруги. Но все-таки надобно было сначала похоронить тетушку, а уж затем приняться за жену. В ее отношении император не спешил: времени у него имелось, на его взгляд, предостаточно. Он не ведал, что токмо стало известно о кончине государыни Елизаветы, только начали читать Евангелие, как через одного из гвардейских капитанов новая императрица Екатерина Алексеевна получила записку от Михаила Ивановича Дашкова со словами: «Вели, и мы тебя взведем на престол».

Екатерина Алексеевна не удивилась, сразу предположив, что инициатива сия скорее всего исходила от его жены. Новоиспеченная императрица приказала передать мужу своей подруги: «Бога ради, не начинайте вздор; что Бог захочет, то и будет, а ваше предприятие есть рановременная и несозрелая вещь» – хотя на самом деле ей нестерпимо хотелось поменять и свою, и государственную жизнь. Князь Дашков дружил с любезным сердцу ее фаворитом Орловым, с его братьями и с десятком других верных людей, но имелось немало и врагов: окромя Шуваловых, к примеру, Елизавета Воронцова, фаворитка императора, ее брат Семен Воронцов, весьма привязанный к сестре и к ее любовнику, императору Петру Федоровичу.

Такожде очень удивило придворных (и особливо Екатерину Алексеевну), что вместо панихиды по императрице служили благодарственный молебен в честь нового императора. Новгородский митрополит, Дмитрий Сеченов, почти выпрыгивал из своих одежд от радости, вещая о счастье восшествия на престол Петра Федоровича. Екатерина Алексеевна, новая императрица, наблюдая за ним, поражалась тому, что священник такого ранга, немало гримасничая, произносит совершенно не соответствующие его сану речи. Расстроенная всем увиденным, после молебна императрица пошла в свои покои, где до самого ужина горько плакала о покойной государыне, которая всегда была, не смотря ни на что, столь милостива к ней. Ближе к вечеру того дня ей принесли приглашение на ужин в куртажной галерее. Стол накрыли на человек более полутора сотни. Галерея всех не вместила, и многие, оставшись без места, ходили около стола. Екатерина Алексеевна сидела возле нового императора, а рядом с ней – князь Никита Юрьевич Трубецкой, который бесконечно твердил о великом счастии того, что Петр Федорович отныне русский государь. Были люди, которые радовались, но за столом было такожде и множество дам и кавалеров с заплаканными глазами. Среди придворных Екатерина Алексеевна заметила бывшего фаворита покойной государыни – Ивана Шувалова. С помятым лицом, заплаканными глазами, он стоял, разговаривая с генерал – майором Мельгуновым, рассыпался шутками и смеялся. Екатерина побыстрее отвела от него глаза, подумав – вот как бедному «не спится, не лежится, все про милую грустится».

Две ночи без сна императрица Екатерина провела у тела покойной императрицы. На третью ночь Екатерина легла в постель, но не могла заснуть до утра. Не давали покоя мысли о событиях последних дней, о действиях ее мужа, об его указах и политике – как внутренней, так и с соседними государствами. Император Петр, на удивление, вставал спозаранку и неустанно занимался государственными делами. Екатерина Алексеевна поставила себе ни во что не вмешиваться, окромя похорон покойной государыни, по коим ей было велено докладываться траурной комиссии – что Екатерина и делала, используя советы старых дам, графини Марьи Андреевны Румянцевой, графини Анны Карловны Воронцовой, графини Аграфены Леонтьевны Апраксиной.

К вечеру четвертого дня императрица Екатерина подивилась, как скоро Петр распорядился послать курьеров для освобождения и возвращения в Петербург Эрнста Бирона, Христофора Миниха, Иоганна Лестока и Лопухиных. Императрица на сие саркастически заметила подруге своей Екатерине Дашковой: «Дела весьма поспешно идут».

Проведши в очередной раз час у изголовья почившей императрицы, горестно размышляя о ранней ее смерти, Екатерина направилась в покои графа Алексея Григорьевича Разумовского. Она застала его всего больного от горя. Граф хотел встать на колени перед ней как пред новой императрицей, но Екатерина не допустила сего. Они обнялись и заплакали. Несколько минут оба не могли произнести и слова. Каждый из них прощался с удивительной женщиной, которая когда-то избрала их, приблизила к себе и к трону и любила их всем своим щедрым сердцем.

Великолепная Елизавета была достойной дочерью своего отца, Великого Петра Первого. Доказательством тому стала верноподданническая любовь к ней всего русского народа, ибо весь народ оплакивал безвременно ушедшую государыню.

Весь вечер, расставшись с графом Разумовским, императрица Екатерина находилась в подавленном состоянии, кое еще усугубило сообщение Екатерины Шаргородской о том, что император приказал приготовить рядом с ее покоями покои для Елизаветы Воронцовой. Екатерина была близка к обморочному состоянию от гнева и от бессилия. Она совершенно ничего не могла поделать со сложившимся положением. Может быть, кто-то на ее месте попытался бы отравить кого-нибудь из них, Петра или Воронцову. Да, ей казалось, что кто-то бы именно так и поступил, но оное – не для нее. Что ж, будет и у нее когда-нибудь праздник, и лишь от нее зависит, как скоро сей праздник, наконец, состоится. Все в ее руках, и день сей она могла бы устроить себе. Но еще не подошло время. Пока же император Петр Третий разъезжает в городе по гостям, празднуя Святки.

Парадные покои Екатерины Алексеевны обили черным сукном. Император принимал там посетителей, а по вечерам ездил в гости к знатным сановникам, которые были рады встретить его за своими изобильными столами.

Император, занятый питием и празднованием, завел себе новых фаворитов среди доселе малоизвестных офицеров, как, например, капитан – поручика Преображенского полка, князя Ивана Голицына, коего император вдруг наградил орденом Святой Анны. Такожде взял в кабинет секретарем Дмитрия Волкова.

Через две недели двор узнал, что умер граф Петр Иванович Шувалов. При дворе шептали, что императрице скучно на том свете и она, пожалев молодого своего фаворита Ивана Ивановича, забрала себе его брата.

Несмотря на то, что указ покойной государыни запретил пышные похороны, все же господа Шуваловы выпросили у императора Петра отменного погребения для графа Петра Ивановича Шувалова: сам император обещался быть. В день похорон его долго ждали; он появился к полудню. Было весьма холодно, но народ стоял с самого утра. Ожидая похороны, вспоминали табачный откуп Шувалова, в шутку сетуя, что не везут его так долго, потому как табаком осыпают. Другие возражали, что осыпают солью, понеже по его проекту последовала накладка на соль. Иные утверждали, что его кладут в моржовое сало, понеже у него имелся откуп на моржовое сало и ловлю трески. Вспомнили, что в ту зиму треску из-за него невозможно было купить. Потихоньку начали Шувалова бранить и всячески ругать. Наконец, тело его повезли из его дома на Мойке в Невский монастырь. Генерал – полицеймейстер Николай Андреевич Корф ехал верхом пред толпой, и, слыша против покойника всяческую ругань, вышел из себя и велел схватить некоторых из толпы, но народ не позволил, отбив их.