Поездом к океану - Марина Светлая

На его глазах в кабинет заволокли женщину, которая отчаянно верещала и ни слова не разбирала по-французски. Она была напугана так сильно и, похоже, избита, если не хуже, что к его горлу подкатил комок. Женщину усадили на стул, Анри задавал свои вопросы, переводчик – переводил. Двое мальцов из конвоя ухмылялись и отпускали скабрезные шутки, будто все творившееся перед ними действо было в порядке вещей, а она вздрагивала не от холодного голоса подполковника и не от его угроз и умасливаний, а от того, что слышала, как негромко болтают конвоиры, напитываясь ее страхом и наслаждаясь происходящим. Оно, это происходящее, было отвратительно. Юбер не выдержал и негромко, но прямо проговорил:

- Ты, должно быть, считалась красивой девушкой. И многим нравишься среди своих. Тебя изнасиловали, верно?

Переводчик замер, недоуменно уставившись на подполковника. Мальцы неожиданно притихли. Она лишь в мертвом ужасе смотрела прямо перед собой. Лицо в разводах кровоподтеков выглядело ужасно. И еще она была измождена – кормили их всех отвратительно.

- Господин подполковник... - начал было переводчик, но Юбер, не отрывая испытывающего взгляда от женщины, рявкнул так, что она подпрыгнула на стуле:

- Переводите!

Тот послушался. Произнес несколько фраз. Она отпрянула, вжавшись в спинку стула, но ничего не отвечала.

- Тебя били и насиловали, так? – повторил Юбер с нажимом.

- Господин подполковник, она помещена в камеру с мужчинами, их никто не содержит отдельно. Мы не можем отвечать за то, что с ней делают заключенные, - подал голос один из конвоиров. И никакого веселья на их лицах больше уже не читалось. Кажется, даже они были напуганы ледяным тоном подполковника, который продолжал давить на всех одним своим присутствием. Когда в нем включалось вот это... необузданное, страшное, неконтролируемое – никто не мог совладать с ним.

Теперь же он поднял голову и вперился в говорившего. Молодой совсем, дурной.

- А раз так, переведите ей, что к этой свистопляске с ее соплеменниками мы добавим еще и солдат. Посадим на цепь у решетки в каземате и позволим всякому, кому вздумается, делать с ней что угодно. Будет фортовой шлюхой, пока не сдохнет. Пока ее кожа не сотрется в кровь, пока лицо не потеряет черт. Пока ничего от нее без воды и еды не останется. Начнем мы прямо здесь. В этом кабинете.

Пока Юбер говорил, лица присутствовавших менялись. Проняло. Каждого кто здесь находился. Переводчик, который покрикивал на пленных мужчин, сейчас побледнел и неуверенно смотрел на подполковника, не решаясь произносить того, что тот наговорил.

- Переводите! – снова рявкнул Лионец, чувствуя, как со дна души поднимаются вся чернота и грязь, которые в ней были и о которых он, как ему казалось, забыл. Вязкие, как ил на дне речки, на которой вырос он, никогда не знавший океана.

Женщина закричала, прижимая ладони ко рту, будто затыкала себя сама. А потом принялась лопотать, не иначе умоляя о пощаде. То, что было в ее глазах, смешивалось с тем, что он помнил откуда-то из своего мерзкого прошлого. Только у этой женщины радужки угольно-черные, а ему вспоминались льняные. И его словно бы жаром опалило. Ему всегда представлялось, что страх – сродни холоду. От ужаса ведь леденеют. Ан нет! Ему от его страха сделалось горячо. Горячо оттого что он - вот такой. На самом деле он – это самое выражение глаз изможденной вьетнамки, которую истязает. И той немецкой девчонки. И других, таких же.

- Если ты знаешь, где Ван Тай и его банда, говори сейчас. Если и дальше станешь упрямиться, все будет так, как я сказал, - прохрипел Юбер, подавшись вперед и не разрывая более взглядов, которыми они соединились. Наверное, физическое насилие, влекущее за собой смерть, менее страшно, чем то, что он творил с ней сейчас. Потому что заставлял ее бояться еще не случившегося. Давил, подавлял, не оставлял возможности дышать.

Настолько сильно, что она зарыдала в голос и упала со стула на пол. Только ее ладони цеплялись за край столешницы, а она сама сотрясалась в истерике, в которую впала. Ее голова была так низко опущена, что, казалось, на такую униженность не способно человеческое существо по своей природе. Юбер поднялся, обошел стол и оказался прямо над ней. Стоял, сунув сжатые кулаки в карманы брюк, возвышаясь над ее телом, и едва сдерживался от того, чтобы прямо сейчас схватить ее за загривок и поставить на ноги с воплем: «Да борись же ты за себя! Хоть солги, но скажи что-нибудь!»

А она лишь кричала, как взбесившаяся птица, то умоляя, то что-то доказывая. Юбер вопросительно глянул на переводчика, тот отрицательно качнул головой: ничего, мол, полезного, ничего она не знает. Подполковник досадливо прикрыл глаза, а потом, раскрыв их, будто бы его разорвало изнутри от злости и боли, пнул вьетнамку носком ботинка. Совсем не больно, по бедру, едва ли этим можно было причинить ей хоть какой-то вред, но и этого было довольно, чтобы она в ужасе подняла голову, запрокинула ее назад и повалилась на пол, теряя сознание.

- Черт! – выкрикнул Лионец, тотчас же опускаясь к ней, реагируя моментально и подхватывая, чтобы она не ударилась. – Дайте воды! Чего вы застыли? Зовите врача! Черт бы вас всех тут подрал!

Мужчины засуетились, замельтешили по кабинету. Кто-то хватал графин и стакан, хлопнула дверь, звучали шаги. А она так и лежала в его руках, и он не знал, что с этим делать. Лишь похлопывал ее по щекам да успокаивающе повторял то немногое, что сам знал по-вьетнамски:

- Mọi thứ sẽ ổn thôi. Mọi thứ sẽ ổn thôi.[1]

Большего обещать не мог, потому что не представлял, что может быть с ними хорошего после всего.

[1] Все будет хорошо. Все будет хорошо. (вьет.)

В ту ночь шел сильнейший ливень, который, ему казалось, смоет все сущее, и, наверное, именно так начинался всемирный потоп. Только вот созидателей, вроде Ноя, среди всего земного дерьма не осталось, и потому они обречены. И еще он не мог спать, потому что возвращались его кошмары, которые в прошлой жизни давно уже отступили. Ему даже представлялось подчас, что он их когда-то похоронил. А выходит, и мертвецы из могил выбираются, когда представится случай.

Устав сопротивляться, Юбер, в конце концов, встал и прошлепал босыми ногами к своему чемодану. На дне его – фляжка с виски. Шотландским, хорошим – подарок Риво. Несколько глотков, и ему станет легче. Должно стать легче, иначе он о́кна побьет в этой проклятой комнатке, выделенной ему в казармах. Дури в голове хватит. Может быть, хоть этак удастся приглушить бурлящую в нем зловонную, раскаленную жижу, имя которой отчаяние.

А наутро он снова торчал у капитана Мальзьё, который от слова к слову все сильнее мрачнел, но это был не повод прекращать говорить. Потому Юбер нависал над его столом и вполне спокойно, уверенно и, пожалуй, даже беспечно продолжал «делиться планами», что, конечно, требовало некоторого содействия со стороны коменданта.

- Все, что мне от вас требуется, – это два десятка обученных людей и транспорт, - деловито разъяснял Юбер. - Я хочу добраться до деревни, в которой ее похитили...