Летний ангел - Монс Каллентофт

Говорить такое в телевизор — на всеобщее обозрение!

Если бы что-нибудь в этой треклятой жизни давалось легко, я давно выполнила бы свою миссию.

Мы могли бы снова быть вместе.

Никому из нас не надо было бы бояться или чувствовать одиночество.

Я буду как огонь — уничтожать, создавая возможности для новой жизни.

Скверна прекратит существовать, ты осквернил меня, как все всегда оскверняли меня.

Ты шевелишься во мне.

И то, что я сейчас видела, есть верный знак. Шуршание белых паучьих щупальцев с когтями кролика в пыльной кровати. Чтобы я потрясла когтями кроликов над ее шеей? Вот чего ты от меня хочешь?

Попробую когти. Они снова порвут тебя. Я отмою добела, я сделаю это. Твоя кожа станет белым платьем. Невозможно отследить, не так ли? Как вибратор. Я купила его за наличные в городе год назад. Он много таких продал, так он сказал. Я чувствовала, что он мне пригодится.

Я покажу тебе. Она станет тобой, ты станешь ею.

Ты ведешь меня в правильном направлении, Малин Форс. Боль рождает боль, боль рождает любовь. Ты упомянула свою дочь по телевизору. Почему? Наверное, она для тебя единственный свет в окошке.

Надеюсь, что она подойдет по возрасту.

Мой летний ангел.

Чистая любовь летних ангелов.

Я вижу это по тебе.

Ты тоскуешь по возрождению любви, как и я.

Я избавлюсь от своей тоски, твоя начнется.

Равновесие.

Возможно, его-то и не хватает?

Чего не хватает мне.

Нам.

Двадцать третье июля, пятница

Смотри, вон Туве катит на своем велосипеде, осторожно, чтобы не попасть в аварию, — лучше добраться до места попозже, чем не добраться вообще.

Крыша отеля «Экуксен», парк Тредгордсфёренинген — как желто-зеленый мираж, вода «Тинниса» — бассейн кажется голубым сияющим обещанием.

Она должна с кем-то встретиться, правда?

Да, мне так кажется.

С нами?

Нет.

Я не хочу этого, одна мысль приводит меня в отчаяние.

Вот она переезжает по мосту через Тиннербекен, а затем с усилием поднимается на возвышенность в сторону Рамсхелля.

Там живут богатые.

Она не богатая.

Нет.

Теперь мы больше не видим ее.

Ее скрывают от нас кроны деревьев.

Но ты тоже это чувствуешь, да, София?

Да, я это чувствую.

Она должна быть осторожна.

Осторожна.

Маркус.

Как странно. Поначалу она просто не могла без него, потом все стало привычным — не то чтобы скучным, но привычным. Не то чтобы он стал просто приятелем — но все стало не так, как вначале.

Уезжая на Бали, Туве знала — она не будет скучать по нему, и понимала, что это означает.

Дома жарче, чем там. И свет бьет в глаза в десять раз сильнее. Повезло, что у меня хорошие солнечные очки.

Мама не любит надевать солнцезащитные очки, считает, что они искажают реальность. А я люблю, когда мир становится чуть желтее.

Сердце бьется в груди, когда она стоя жмет на педали, поднимаясь на холм Рамсхельсбаккен, мимо кирпичных вилл и больших деревянных домов, в которых обитают самые уважаемые жители города.

К ним относятся мама и папа Маркуса. Оба врачи. Поначалу ей это тоже нравилось: их большой дом, где все не как у нее дома. Это было почти как в книгах, которые она читала: женщина из народа, мужчина из высшего общества, вроде принца или графа.

Но к дому она тоже со временем привыкла. И здесь не так, как в книгах. Бали — вот где все оказалось необычным.

Теперь она едет в гости к Маркусу. Он обещал придумать что-нибудь интересное и, должно быть, понял по ее голосу, когда они разговаривали вчера вечером, что она вся в сомнениях. Она размышляла над этим вчера перед сном, и ей уже не удавалось представить себе, что они встретятся с Маркусом, как раньше, — то есть встретиться-то они могут, но не так.

Как объяснить ему это?

Похоже, она значит для него больше, чем он для нее.

Белый фургон на малой скорости обгоняет ее, наверное, разыскивает какой-то адрес, садовник или что-то в этом духе.

Вот и их белая кирпичная вилла. Большие яблони в саду имеют грустный вид, стволы, кажется, вот-вот переломятся от зноя. Входная дверь распахивается еще до того, как Туве успевает завести велосипед на выложенную каменной плиткой дорожку.

Маркус. Стройный и бледный. Улыбается.

Туве улыбается ему в ответ и думает: «Надеюсь, улыбка получилась искренней. Но как удачно, что он не может заглянуть мне в глаза».

Затем она думает: «Неужели все всегда так кончается? Когда ты больше не влюблен, все кажется таким скучным? Неужели нет других вариантов?»

Карин Юханнисон беспокойно бродит по своему кабинету: встает, снова садится, кладет ноги на стол. Розовый лак на ногтях идеально подходит к тонким розовым полоскам на ее сандалиях от «Прада». Купила их весной в Милане, когда они с Калле ездили на выходные за покупками.

Она не находит себе места. Карин не знает почему, но одной из причин может быть то, что они с Калле всю ночь занимались сексом как сумасшедшие — открыли окно, и ночное тепло, влажное, но все же чистое, добавило огня в их объятия.

Она все еще ощущает его в себе, ей хотелось бы, чтобы он снова был в ней, — наверное, поэтому она не может усидеть на месте?

Теперь они уже нечасто разговаривают друг с другом. Не о чем. И менее всего — о том факте, что им так и не удалось завести ребенка, несмотря на тысячу врачей и тысячу обследований. Вместо этого они занимаются сексом. Этому занятию они предаются с тех пор, как познакомились, и сейчас это служит доказательством того, что у них все хорошо, отличные отношения, и Карин считает, что этого хватит на какое-то время. Но только ребенка недостает.

Не надо бояться бессловесной любви. Слова все равно часто оказываются бессильны.

Но не только пробудившиеся желания не дают ей покоя.

Я упустила что-то важное?

Поэтому не нахожу себе места?

Карин садится за стол, включает компьютер, еще раз читает свой отчет о Юсефин Давидссон. Все идеально.

Тогда она открывает отчет о Тересе Эккевед. Вероятно, убита на пляже. Почему? На теле не обнаружено признаков того, что ее перемещали после смерти. Земля под ногтями совпадает с землей возле пляжа, идентичная структура и качество.