Потерянный разум - Сергей Кара-Мурза

Но вместо того, чтобы рационально разобраться в этих своих духовных импульсах, оценить их разрушительный потенциал для культуры того общества, в котором наша интеллигенция жила (и без которого она как интеллигенция и не может жить!), наш образованный слой перековал эти импульсы в иррациональную, фанатическую ненависть к “совку”. Из нее и выросла программа по слому присущей советскому обществу структуры потребностей и собственного ритма ее эволюции.

Маркс писал, что сформированный в культуре буржуазного общества рабочий — такой же ненасытный потребитель, как и капиталист, и его потребности ограничены только доходом: “Рабочий, однако, не связан ни определенными предметами, ни определенным способом удовлетворения потребностей. Круг его потребления ограничен не качественно, а только количественно. Это отличает его от раба, крепостного и т.д.”. В это “и т.д.” входят трудящиеся любого традиционного общества, в том числе советского.

В любом обществе круг потребностей расширяется и усложняется. Это всегда создает противоречия, конфликты, разрешение которых требует развития и хозяйства, и культуры. Ритм этого процесса в здоровом обществе задается динамикой сбалансированного развития всей этой системы. Важнейшей уравновешивающей этот процесс силой является разум людей, их реалистическое сознание и чувство меры, а также исторический опыт, отложившийся в коллективном бессознательном — традиции.

Т.Авалиани, размышляя над тем, как же удалось раскачать шахтеров Кузбасса на самоубийственные антисоветские забастовки, вспоминает их жизнь начиная с 60-х годов, когда шахтеры жили в старых одноэтажных домах и даже бараках — со своими огородами и животными: “Переселялись в благоустроенные дома с неохотой. Сегодня это звучит неправдоподобно, но это было. Был даже анекдотичный случай. Семья молодого маркшейдера, лауреата выставок картин (он хорошо писал) в Варшаве, Москве и Будапеште, мастера спорта по штанге, Василия Лунева долго не соглашалась переезжать из барака на верхний, четвертый этаж нового дома по улице Ленина, 53. А когда все же переехала, то жильцы ночью услышали, как с чердака несется блеяние козы. Луневым жалко было бросать своих животных! Козу привезли с собой и затащили на чердак…”.

Но, как писал Маркс, “потребности производятся точно так же, как и продукты и различные трудовые навыки”. Их стали производить в СССР с оглядкой на образцы западного общества потребления. И тот же Т.Авалиани пишет о предпосылках к забастовке шахтеров, ставшей оружием “радикальной революции” против советского жизнеустройства: “Потребность в сложной бытовой технике, легковых автомобилях не покрывалась катастрофически. Народ хотел хорошо жить. На базаре автомашины “Жигули” покупали за 2-е цены. И вместе с тем население выбрасывало в мусор ежедневно тысячи тонн черствого хлеба и пищевых отходов…”. Да, тогда шахтеры на время получили — даже не “Жигули”, а “Тойоты”, но лишились хлеба. Это, однако, ученых из Сибирского отделения РАН уже не волнует.

К чему же привела наше общество кампания по переориентации потребностей на структуру общества потребления? К сильнейшему стрессу в совокупности с расщеплением массового сознания. Говорят даже об “искусственной шизофренизации” населения. Люди не могут сосредоточиться на простом вопросе — чего они хотят? Их запросы включают в себя взаимоисключающие вещи. В условиях обеднения усилились уравнительные архетипы, и люди хотели бы иметь солидарное общество — но так, чтобы самим лично прорваться в узкий слой победителей в конкурентной борьбе. И при этом, если удастся, не считать себя хищниками а уважать себя как православных.

Это — не какая-то особенная проблема России, хотя нигде она не создавалась с помощью такой мощной технологии. Начиная с середины ХХ века потребности стали интенсивно экспортироваться Западом в незападные страны через механизмы культуры. Разные страны по-разному и в разной степени закрывались от этого экспорта, сохраняя баланс между структурой потребностей и теми реально доступными ресурсами для их удовлетворения, которыми они располагали. Сильнейшим барьером, защищавшим местную (“реалистичную”) систему потребностей, были сословные и кастовые рамки культуры.

Таким барьером, например, было закрыто крестьянство в России. Крестьянину и в голову бы не пришло купить сапоги или гармонь до того, как он накопил на лошадь и плуг — он ходил в лаптях. Так же в середине ХIХ века было защищено население Индии и в большой степени Японии. Позже защитой служил мессианизм национальной идеологии (в СССР, Японии, Китае). Были и другие защиты — у нас, например, осознание смертельной внешней угрозы, формирующей потребности “окопного быта”.

При ослаблении этих защит ниже определенного порога происходит, по выражению Маркса, “ускользание национальной почвы” из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в эпицентрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества, утратившие свой культурный железный занавес, можно “сравнить с идолопоклонником, чахнущим от болезней христианства” — западных источников национального дохода нет, западного образа жизни создать невозможно, а потребности западные.

Ведь именно поэтому так по-разному сложилась историческая судьба разных незападных обществ. В культуре Китая, Юго-Восточной Азии, Индии и арабских стран были механизмы, защитившие их население от импорта сфабрикованных на Западе потребностей, а в Океании, Африке, Латинской Америке — нет. И поэтому Азия нашла свой путь индустриализации и развития — и уже обгоняет Запад, а Африка и половина латиноамериканского общества хиреют.

Американский антрополог М.Сахлинс приводит фразу из «Коммунистического манифеста», в которой Маркс обосновывает неизбежность мировой гегемонии западной буржуазии — «Низкие цены ее товаров — вот та тяжелая артиллерия, которой буржуазия сметает все Китайские Стены». Далее он показывает, что весь этот тезис и выражающая его метафора ложны: «Ирония метафоры очевидна, потому что Китайские стены оказались далеко не так уязвимы, как казалось во времена Маркса. Напротив, в качестве обозначения границ «цивилизации», а следовательно, и ограничения на спрос и перемещение товаров, Стена прекрасно справляется со своей извечной функцией, которая состоит в том чтобы держать китайцев внутри, а не варваров снаружи. И даже когда иностранные товары или варвары одолевают, их местное воспроизводство и значения скоро приобретают китайскую специфику. Западный капитал и товары не могут легко проникнуть в Китай посредством «демонстрационного эффекта». Иллюзия, что это возможно, — навязчивая идея, которой Европа одержима уже около трехсот лет: все эти сотни миллионов китайских потребителей, только и ждущих английских шерстяных и хлопчатобумажных тканей, стальной утвари, ружей и кораблей, а позднее «джипов», парфюмерии, телевизоров. Современная буржуазная версия Эльдорадо, мечта об открытии Китая для товаров западного производства все еще жива, несмотря на вопиющий раз за разом провал всех попыток воплотить ее в реальность. За триста лет мечты европейцев разбиваются не о невозможность прохода в Китай с Северо-Запада [через Стену], а в невозможность изменить сердца и умы азиатов».

В.В.Крылов пишет о феномене слаборазвитости: “Вызванные к жизни не столько убогим состоянием местной системы работ, сколько развитыми формами современного производства в эпицентрах мирового прогресса, новые потребности развивающихся обществ не могут ни качественно, ни количественно быть удовлетворены за счет тех ресурсов, которые предоставляет в их распоряжение местная система работ”. И добавляет важную вещь, объясняющую, почему такие “идолопоклонники” вынуждены вечно быть подавленными, чахнущими: “Удовлетворение новых потребностей, если оно вообще когда-нибудь осуществляется хотя бы для отдельных слоев такого общества, наступает именно тогда, когда эти потребности под могучим воздействием извне уже сменились еще более новыми… Они переживают мучительный процесс поиска выхода из создавшегося положения, сопровождающийся всплесками идеологического и социального брожения” (там же, с. 104). Вот куда нас загнали наши марксисты-демократы-либералы.