Принцесса и медведь - Марья Зеленая

помогал выносить тело, отдавал распоряжения, произносил пустые пафосные речи о том, как отважно сражался ярл Сигизмунд, и как славно он будет пировать в небесных чертогах… Виола смотрела на любимого, и сердце сжималось от тоски. До дрожи, до слез хотелось его обнять и расплакаться у него на груди, но приходилось лишь наблюдать издалека, то и дело втягивая ртом холодный воздух, чтобы не зарыдать.

Ингвар и Фастрид стояли поодаль под охраной. На их руках позвякивали кандалы, а лица выражали скорбь, которую можно было бы принять за чистую монету, не знай Виола, что эти двое сами планировали избавиться от Сигизмунда. И ежу понятно, что они оплакивают ускользнувшую власть, а не мужа и отца.

К Бьорну подошел Альрик и что-то тихо ему сказал. Тот кивнул стражникам, и они, схватив Ингвара и Фастрид под руки, куда-то их увели. Виола проводила предателей безразличным взглядом. Сейчас ей было наплевать даже на Сигизмунда, что уж говорить об этих двух мелких шавках?

Не успела она вновь погрузиться в гнетущие размышления, как за спиной послышался недовольный женский голос:

— Какая скука! Что, даже в жертву никого не принесут?

Виола обернулась. Рыжие волосы, вульгарно накрашенное лицо… Никак сама госпожа Гритта почтила своим присутствием это печальное мероприятие!

«А когда-то я ревновала к ней, — горько усмехнулась Виола. — Кто ж знал, что Альвейг вылезет из могилы».

— Видать, Сигизмунд был дерьмовым хозяином, — проворчал кто-то из толпы, — раз никто из рабынь не захотел его сопровождать.

— О чем это они? — Виола вопросительно взглянула на Матильду.

— Когда умирает правитель, кого-то из его наложниц приносят в жертву, — пояснила та. — Обычно у девушек спрашивают, не согласится ли кто добровольно.

— И что, есть желающие? — удивилась Виола.

Матильда пожала плечами.

— Конечно, ведь это большая честь… По крайней мере для тех, кто любил своего господина.

— А если никто не захочет?

— Тогда бросают жребий… Но в этот раз Бьорн велел никого не принуждать.

— Ну дык он девкам пообещал, что если станет ярлом, то всех освободит, — подал голос Рагнар. — Какая дура захочет превратиться в головешку, если скоро ее отпустят на волю?

Снежинки таяли на ресницах, от холодного ветра слезились глаза. Виола уже вся измучилась, а заупокойные речи и унылые молитвы никак не кончались. Люди уже начали вполголоса разговаривать о своих делах и обмениваться последними сплетнями, словно забыв, по какому поводу они здесь собрались.

Виола спрятала озябшие ладони под плащ. Скорей бы все это закончилось. После бессонной ночи она едва держалась на ногах, и уже начала было погружаться в зыбкую дремоту, но тут заметила, как зашевелилась толпа.

В следующий момент на площади появилась молодая женщина в сопровождении двух стражников. Одного взгляда хватило, чтобы догадаться — это Альвейг.

Тяжелое небо, люди, погребальный костер — все померкло и отошло на второй план. Виола как зачарованная уставилась на соперницу. Невысокая, хрупкая — та казалась совсем юной… и прекрасной, как полевой цветок. Белая мраморная кожа; огромные, как у ребенка, глаза; золотисто-русые косы, изящно уложенные вокруг головы… У Виолы упало сердце. Нет. Таких женщин не бросают. Мужчины ради них готовы горы свернуть.

Альвейг сделала несколько шагов и остановилась, в нерешительности оглядываясь по сторонам. У Виолы перехватило дыхание. Она увидела, как Бьорн медленно поворачивает голову, как расширяются его глаза, поднимаются брови.

— Альвейг! — негромко окликнул он.

Та посмотрела на него словно на незнакомца. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем уголки ее рта дрогнули и приподнялись.

— Бьорн?

Он шагнул к ней и заключил в свои объятия. По толпе прокатился умиленный вздох. Виола в слезах опустила голову.

— Тетя Альвейг! Тетя Альвейг! — Гуннар и Гисла сорвались с места и кинулись к ним.

— Подруга! — Рагнар и Матильда последовали за детьми.

И вскоре чуть ли не весь Рюккен обнимался и целовался с той, кого все давно считали погибшей. Одна лишь Виола стояла поодаль на ледяном ветру и зябко куталась в плащ.

Когда суматоха улеглась, Бьорн зажег от жаровни факел и подошел к погребальному костру.

— Ньорун великий и всемогущий, прими ярла Сигизмунда в свой небесный чертог!

Огонь лизнул пучки соломы, натыканные между бревен, и нехотя разгорелся, колыхаясь от ветра. Рюккенцы безмолвно смотрели, как пламя разрастается, охватывает белое покрывало и неуклонно подбирается к мертвецу.

Семейство Рагнара стояло в сторонке. Матильда обнимала Альвейг за плечи. Та явно была не в себе — она озиралась с таким видом, словно не до конца понимала, где находится, и не осознавала, что хоронят ее отца.

От дыма заслезились глаза, и Виола была даже этому рада — так проще скрыть предательские слезы. Повеяло горелой плотью, и тут же накатили дурные воспоминания, а в давно зажившем обрубке мизинца вдруг вспыхнула пульсирующая боль.

Фу! Что за мерзкая вонь! Чертов запах жареного мяса! Виолу затошнило, и она поспешно отвернулась, глубоко вдыхая холодный воздух. Однако это не помогло, и желудок скрутило болезненной судорогой. Проклятье, только этого не хватало! Зажав ладонью рот, Виола начала протискиваться сквозь толпу.

Вскоре она оказалась на пустынной улице. Дурнота стала невыносимой. Виола оперлась на плетень, и ее вырвало. Боже, стыд-то какой! Утершись рукавом, она украдкой оглянулась по сторонам. К счастью, людей вокруг не было, и никто не увидел ее позор.

Ей полегчало, но возвращаться на площадь не было никакого желания. Да и куда возвращаться-то? Никто ее там не ждет, никому она не нужна.

Виола уселась на скамейку и закрыла руками лицо. Остается лишь уехать домой в Ангалонию и забыть все как страшный сон. Но жить как раньше уже не получится. Разве можно выбросить из головы Сигизмунда? Разве можно вырвать из сердца Бьорна? После всего пережитого она никогда не станет прежней. Ей останется лишь влачить свое бренное существование до тех пор, пока смерть не положит всему конец.

Прошло довольно много времени, прежде чем до Виолы долетел звонкий детский голосок:

— Тетя Виола!

Она подняла голову — Гисла.

— Вот вы где! Мама велела вас разыскать.

— Зачем?

— Все уже на поминках, а вы куда-то запропастились.

— Ну что ж, идем.

«Все равно, мне больше некуда пойти».

***

В Главном Доме было шумно, многолюдно и — совсем неподобающе для поминок — весело. Гисла подвела Виолу к сидящим за столом родителям. Матильда пихнула мужа в бок и подвинулась сама, чтобы освободить место.

Виола перешагнула застеленную шкурами скамью и… оцепенела: напротив сидели Альвейг и Бьорн. Первым порывом было развернуться и убежать, но когда Бьорн поднял на нее взгляд — пронзительный и тоскливый — тело разом