Тайна древлянской княгини - Елизавета Дворецкая

– Я понимаю! – Воята обнял ее и стал гладить по волосам.

Он действительно понимал, о чем она. Слава богам, в его ближайшей родне, начиная от деда Святобора и заканчивая Предславой, было много таких, как Унемила. Служение богам – трудное дело, отнимающее много сил, но и дающее силы, как ничто другое. Тот, кто по-настоящему служит богам и принят ими, черпает силы из самого источника Всемирья, становится корнем Мер-Дуба, камнем Мер-Горы, и кровь богов течет через его жилы. И само это нелегкое дело не столько утомляет тебя, сколько наполняет силой. А тот, кто для этого рожден и воспитан, вообще не мыслит себе иной жизни, не видит себя вне этого. Отказаться от этого служения – все равно что умереть, будто дерево с подрубленным корнем. Стать женой Рерика для Унемилы, истинной Огнедевы, было хуже смерти.

– Ну, от богов тебе и так не уйти, ты ж княгиней будешь, – напомнил Воята. – И старшей жрицей вместо Родочи. Не в лесную заимку тебя ссылают, здесь и останешься, возле Перыни твоей. А я сейчас вую расскажу. Может, хоть он твоего деда отговорит.

– За имя мое такая мне печаль, – угрюмо отозвалась Унемила. – Все потому, что по Гостевитовой жене меня нарекли. Другая невеста Рерику не подошла бы. Только с княгиней Унемилой он может быть князем поозёр. Так что дед не отступится.

– Я с вуем поговорю, – повторил Воята и поцеловал ее в лоб. – Держись, русалка, свадьба-то не завтра еще.

– Послезавтра.

– Да ну!

– Торопится дед. Боится, или жених помрет, или невеста сбежит. – Унемила криво усмехнулась.

– А ты сбежать не думаешь? – Воята шутливо подтолкнул ее локтем, но скажи она «да», он бы подумал об этом без шуток.

– От судьбы не убежишь! – Унемила вздохнула и поднялась. – Ладно, пойду я. А то искать примутся, решат, в Волхов бросилась с горя.

– Ты только того, не вздумай…

– Как надумаю, с тобой попрощаться приду. – Девушка снова усмехнулась и побрела прочь. – Не иди пока за мной, чтобы не увидали нас вдвоем.

Она ушла, а Воята еще некоторое время сидел на стволе ивы и думал. Потом встал и пошел искать Велема.

Унемилы он в этот день больше не видел, только отмечал суету баб и девок вокруг Прибыниной избы, где жила его вдова Любозвана и где родственницы оплакивали новоявленную невесту. По всему широкому двору Вышениной связки изб разносились вопли. Не менее оживленно было и в жилище самого старейшины, где разъяренный новостями Велем едва не разнес утварь. Прекрасно понимая, чем ему все это грозит, он забыл всякое почтение к тестю и орал, не стесняясь чужих чуров, грозил разорвать докончание и прислать сюда Хельги за головой будущего новобрачного. Было извлечено на свет множество старых обид, начиная с событий двадцатилетней давности, когда Вышеслав чуть не загубил самого Велема и того спасло только вмешательство Остряны, его будущей жены. И теперь Остряна, с заплаканным осунувшимся лицом и охрипшая от слез, встала между отцом и мужем, едва удержав их от драки.

– Чуров бы постыдились оба! – сипло прикрикнула она. – Сын у тебя погиб! А у тебя, отец, внук! Сын мой единственный! Вам бы забыть все старые обиды да вместе идти на гада этого, что меня осиротил, а вы друг на дружку кулаками машете! Будто без того мало мне горя!

– Ты, сыне любезный, мстить за Гостяту хочешь! – Вышеслав выглянул из-за своей дочери. – Вот и будем мстить! У нас и у Рерика месть отныне общая, вот и надо нам вместе стоять один за другого, как родичи! Не ты ли столько лет нас всех призывал Рерика князем кликнуть общим для словен и поозёр? Вот, добился, чего же теперь не рад? Он не мне одному, а нашим общим родичем будет! Или тебе Умилка не родня? И жене твоей она нестера, и сестре! Рерик теперь и тебе зятем станет, чего ж тебе еще надобно?

– Что мне проку в этом князе, коли Ладога моя прахом пойдет! Ведь коли не получил Хельги отца своего, живого или мертвого, пожжет, попалит все, людей загубит!

– Вот свадьбу отгуляем, войско соберем, дадут боги, и погоним Ольга вашего из Ладоги, – отвечал Вышеня таким голосом, каким обещают плачущему ребенку луну с неба, только чтобы перестал реветь.

Но Велем ему не верил. Когда Вышеня заполучит Рерика в зятья, спасение Ладоги ему станет невыгодно.

Видя, что даже собственная жена против него и поддерживает отца, Велем с трудом смирил гнев. От крика он уже выдохся, но не успокоился, а задумался. Он был здесь один, не считая небольшой дружины из младших родичей и гридей, с которой приехал, но сдаваться не собирался – не такой он был человек.

– Сами на Коньшин пойдем, – тихо сказал он Вояте, когда никто не мог их слышать. – Не с девкой, а с Мареной упырь наш ляжет.

– А давай, вуюшко, девку умыкнем, – предложил Воята, которому эта мысль запала в голову. – Она бы не прочь, я думаю, коли больше податься некуда.

– И куда денем?

– Ну… я возьму… – решился Воята. – Не рукавица ведь, за пояс не заткнешь.

– А толку? – Велем подумал и покачал головой. – У Вышени в дому девок что в поле нивяниц. Эта пропадет, другую отдаст.

– Только эта годится. Она – Унемила.

– А ему плевать! Уж коли он забрал себе на ум князевым тестем сделаться, его колом не образумишь. А девка… Что же ты раньше молчал? – Велем покосился на племянника. – Вас же мы с матерью лет пять или больше как хотели сватать, да? Ну, не отдавал Вышенька, эка беда! Давно бы умыкнули. Да неужели я сестричу своему любимому в таком бы деле не пособил?

Воята только махнул рукой. Велем был прав: исчезновение невесты не заставит Вышеню отказаться от замысла, он только заменит Унемилу на другую. И пусть права такой пары не будут столь бесспорны, в Словенске никто не решится возразить, а мнения Ладоги он и сейчас не принимает в расчет.

– Нет, с этой свадьбы не невесту, а жениха умыкнуть надо, – почти на ухо Вояте продолжал Велем. – Или хотя бы голову его. На Коньшин надо идти.

– Голову?

– А что? Хельги отвезем. Пусть что хочет с ней делает, а нас не тронет тогда.

– Людей у нас мало.

– В Коньшине тоже мало. А потом уйдем. Пусть догоняют, авось не выдаст Волхов-батюшка. Да и что Вышеньке за нами гнаться? Рерикова голова его сыну нужна, Вышеньке она будет без надобности. Мертвую голову же князем не кликнешь.

Воята вздохнул, но возражать не стал. Ему трудно было принять мысль об убийстве раненого Рерика – человека, которого он знал всю жизнь и сызмала был приучен уважать. Когда тот впервые появился в Ладоге со своим юным сыном и небольшой еще дружиной, Вояте было года три, и он вырос с привычкой видеть в варяжском князе один из опорных столпов, на котором держится безопасность и благополучие Ладоги. Но в душе Рерика все эти пятнадцать лет вызревали обида и гнев, которые привели в итоге к мести. Он принес в Ладогу эту беду, пусть и невольно, и сам должен был послужить искупительной жертвой. Ничего не поделаешь – такая его судьба, а судьбе, как верят на Севере, подвластны и сами боги.